Павел Барабышкин - Записки на туалетной бумаге

Ба! Знакомые все лица! – ухмыльнулся я, подняв глаза от писанины. Я вспомнил недавнее мучительное вселение, духоту и тесноту перед кабинетом с табличкой на двери: «Председатель студенческого профкома Гулькин А. Д.». Вспомнил, как стоял в бесконечной очереди к этой двери, а какие-то наглые типы все время пролезали вперед: то они, оказывается, когда-то там занимали, то невероятно куда-то спешили, а то вообще ничего не объясняли, а просто лезли себе молча напролом, будоража тем самым и без того распаленных жарой и долгим ожиданием честных вселяющихся. Вспомнил, как, наконец, подошел мой черед, и я, с облегчением вздохнув, вошел в кабинет таинственного А. Д. Он сидел за столом, окруженный лучами славы, и, склонив голову на грудь, созерцал что-то между своими ногами, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я робко откашлялся. А. Д. медленно поднял на меня мутный взор, затуманенный страданием, и вдруг икнул. Лучи славы померкли. До меня долетел слабый запах перегара.

Раздасадованный на меня за свою промашку, Гулькин схватил мои документы и с трудом сфокусировал на них взгляд.

Переминаясь с ноги на ногу, я увидел, как щетинистое лицо его озарилось дьявольской усмешкой.

– Вот, – он ткнул куда-то в мои бумаги грязным ногтем, – печати нет, – мстительно прогнусил А. Д. и выставил меня за дверь ставить эту печать.

Ах, А. Д., А. Д.! Если бы ты знал, как я был ошарашен этим, как больно забилось мое сердце и скольких толчков в коридоре и потерянных нервных клеток (между прочим, не восстанавливающихся никогда) стоила мне потом эта проклятая печать! Может, тогда ты не был бы так злораден? Может быть, и твое черствое сердце сжалось бы от жалости и слезы сострадания потекли бы по твоим небритым щекам? Но нет, увы! Сердце начальника не знает сострадания, даже если этот начальник всего лишь председатель студенческого профкома.

Поплевав на палец, я перевернул страницу и продолжил читать.

«… вся остальная часть Гулькина.

– Где Михаил? – спросил Алексей Денисович.

– Какой Михаил? – поинтересовался Алкота.

– Тот, который только что из двери выглядывал, – пояснил председатель студенческого профкома. – Под какой он кроватью?

– Не знаю, под какой, – пожал худыми плечами Алкота.

– Гнетущее молчание затянулось, и, наконец, под кроватью послышался шорох. Отряхивая пыль, появился Миха.

– Ты что там делал? – спросил Гулькин.

– Спички искал, – ответил Миха.

– Ну и что, нашел?

– Ага, – бодро сказал Миха и потряс коробком.

– Вы что, из меня дурака делаете? – удивился Гулькин. Его богатый козлиными интонациями голос обиженно дрожал. – Будете дежурить на кухне с сегодняшнего дня и по… – он неопределенно махнул рукой».

Что сделал Гулькин дальше, осталось неясным, так как на этом общажный летописец поставил точку, потом нарисовал три звездочки, вот такие:

* * *

и начал писать уже совсем о другом.

«Пили в 525, потом в 542, потом в 550. Михе спускаться на первый этаж было впадлу, и ему постелили матрас на шифонере.

Чекушка долго не мог заснуть на голой кровати и слушал, как наверху на его матрасе ворочался и кряхтел Миха.»

Я устроился поудобнее, облокотившись спиной о стену, и начал читать не отрываясь, благо каракули стали понятнее.

13 февраля

Когда до закрытия общаги оставалось пять минут, решили еще выпить. Время поджимало, и Алкота в спешке надел михины ботинки. Выглядел он очень экстравагантно, так как ботинки были ему на четыре размера велики. Ботинки-лыжи понесли Алкоту через дорогу. Если бы не Миха, Алкота не вернулся бы назад – было скользко. Для отмаза пришлось купить хлеба, чтобы пройти через вахту в первом часу ночи.

Вахтерше явно не понравился вид Алкоты, а, точнее, михины ботинки, которые, вероятно, ранили ее изысканное чувство прекрасного.

Пили «Золотое поле», ели соленое мясо. Было круто. Хорошо, что Женька, которому принадлежало это мясо, не ночевал дома.

* * *

Чекушка уже давно стал замечать, что ему стали сниться странные сны. Однажды ему приснилась вереница грузовиков, груженых застреленными кенгуру. Они лежали друг на друге в кузовах, истекая кровью. На утро Чекушка долго не мог понять, что же предвещал этот сон.

Вот и в эту ночь его посетило странное видение. Ему снилось, что в общагу пришел известный теннисист Евгений Кафельников и принес целую сетку бутылок с водкой. Бухали. Оказалось, что Женек – нормальный пацан. Не жмот и вообще…

14 февраля

Придя из института, застали стонущего на кровати Эндрю.

– Что делаешь, Эндрю?

– К госу готовлюсь, шпаргалки пишу.

– Сколько уже сделал?

– Две.

– А чего стонешь?

– Ноги сводит.

– Ах, что же с тобой будет, когда двадцать напишешь?

* * *

Пошли клеить валентинку, вырезанную из коробки от чая «Три богатыря», на дверь девчонкам с третьего этажа. Неожиданно от Таньки поступило предложение выпить, сопровождаемое денежным взносом в размере семидесяти рублей. Предложение было воспринято с должным пониманием, особенно Михой, который не сводил с Таньки пристального восхищенного взгляда.

В дальнейшем воспоследовали новые денежные субсидии. Танька пропивала чью-то стипендию.

* * *

В эту ночь Миха снова остался ночевать на шифонере.

– Танька с нашего факультета, да? – неожиданно раздался в темноте его голос.

– Угум, – засыпая, – пробормотал Алкота.

– Прикольная девчонка, да?

Алкота ответил громким заливистым храпом.

Миха повздыхал, поворочался немного, и вдруг сверху послышалось:

Не кочегары мы, не плотники,

Но сожалений горьких нет.

А мы монтажники-высотники

И с высоты вам шлем привет! – распевал Миха.

Трепал нам кудри ветер высоты

И целовали облака слегка.

На высоту такую, милая,

Ты не посмотришь свысока! – закончил он и счастливо засмеялся.

15 февраля

Хотелось есть.

В 16.05 Алкота, Чекушка и Миха встретились на шифонере. Много читали. Алкота читал журнал «Интим», Миха – Книжку под названием «Я невинность потерял в борделе».

Зашла Наташка показать Эндрю фотографии. Опершись на локоть, он приподнялся на кровати и в таком положении изучал фотки.

– Прикиньте, я палец сейчас проколола гвоздем, – пожаловалась тем временем Наташка.

– Зачем? – удивился Чекушка.

По-прежнему недоумевая по поводу цели пробиения пальца, он в компании Алкоты пошел на третий этаж стрелять Тургенева.

В 321 книжку, наконец, дали. Однако, Алкоте этого показалось мало. Внимательно оглядев комнату, он заметил на столе поднос с яблоками.

– Можно еще яблочко взять, – жалобно попросил он.

– Нет, у нас нехватка, – строго объяснили ему.

– Ну, тогда хотя бы куснуть разочек?

– Ладно, кусни, – Алкоте протянули аппетитное красное яблоко.