Арсен Даллан - Пути и путы

– Вздумаешь фыркать, я тебе такие характеристики нарисую, что ты не только в нормальное место не устроишься, вообще улицы подметать пойдешь. С волчьим билетом вылетишь, понял меня?

Надо что-то отвечать. Нельзя больше молчать. Антон, черт возьми, ты понял его?!!

Отвечай!

– А не кажется ли вам, Эдуард, что вы забываетесь? Я бы на вашем месте не был столь словоохотливым. Вы уже не с сотрудником разговариваете, и я ничего не должен. Так что попридержите язык, Эдик. – «Эдик» прозвучало как настоящее обзывательство.

– Ты как разговариваешь? – у босса вдруг появился акцент. – Если не сотрудник, думаешь, можно мне хамить? Ты кто такой вообще? – Он вышел из-за стола, загородив окно плечами. В комнате потемнело.

– Ты мне угрожаешь? Че ты можешь? Ничего! Презентацию даже сам сделать не можешь, а еще…

Эдуард ударил. Это была пощечина от стодвадцатикилограммового самбиста.

Антон повалился на стулья у стены, выстроенные в ряд для больших делегаций. Бедолага упал на сидушки и сполз на пол. Мягкие спинки защитили голову.

Эдуард спрятал ударную руку за спину и замер. Не дай бог, в полицию заявит.

Через секунду Антон поднялся, придерживаясь за стену. Щека пылала, глаз слезился. Прямо было видно слезу. Чертов глаз. Вечно слезится от ветра, страха, злобы. Всегда выдает. Левый глаз плакса.

Антон стер слезу кулаком. Казалось, так выглядит брутальнее. Все лучше, чем открытой ладонью.

Эдуард сделал шаг назад, пытаясь оценить масштаб проблемы. Переборщил, явно. Но насколько? Теперь уже босс в том состоянии, когда через секунду рычаг либо переключится, либо сломается. Либо Антон уйдет, либо начнет скандал. Мурашки пробежали по спине самбиста. Антон не разглядел его страха. Широченная шея, рукава пиджака натянуты на огромных бицепсах. Антон видел силу. Не драться же с этой гориллой, ей-богу. Да пошел он. Теперь-то я точно не буду дорабатывать две недели. Спасибо, сам помог, обезьяна. Антон усмехнулся, желая выказать презрение, но изобразил графиню.

– Пошел ты, – прошипел он и вышел, даже не стал возвращаться на рабочее место.

На улице вовсю светило солнце. Чирикали воробьи, кто-то просыпал перед офисом семечки, и птички бурлили на асфальте.

Как вы похожи на моих бывших коллег, но я все равно вас люблю, мышата.

Прошла головная боль. Щека перестала щипать. Глаз больше не сочился.

Все, как он представлял. Наконец попал в свою мечту. Даже не верится. Антон улыбался прохожим, шел никуда. Ноги сами привели его в парк. Купил мороженое, развалился на скамейке. Солнце ласкало обиженную щеку. Щекотно.

Не давил позор, не терзала обида, не тревожили страхи. Сердце наполнялось добротой. К прохожим, к опадающим листьям, к себе. Ты сделал это, Антон, ты ушел. Свобода! Рисуй новую жизнь. Что угодно. Дай волю фантазии, отпусти своих лошадей в галоп!

Тебя не остановить, большой, как космос. Уехху! «Я придумаю себе идеальную жизнь. Ту, о которой всегда мечтал. Наполню ее только тем, что сам считаю важным. Никакой шелухи. Теперь-то я знаю, как надо. Никаких компромиссов. Никаких торгов. Только то, что я действительно хочу, что мне действительно нужно. Ни секунды у меня не выторгуете!

Нет ни толики сомнения во мне. Картина жизни прояснилась. Господи, я всю жизнь прожил маятником. Тяготел к чему-то и поэтому шатался из стороны в сторону. Но все в прошлом. Прощай, Антон сомневающийся. Здравствуй, Антон свободный. С работой покончено.

Счастливо оставаться, тля! Впереди новая жизнь. Теперь-то я сделаю все сам. Я знаю, как надо. Как же хорошо на душе. Хочется поделиться с кем-то радостью.

Моя бедная Анечка, как же она настрадалась от меня. Скорей бы ее увидеть, поделиться счастьем, а то замучил ее своей кислой миной. Как же я перед ней виноват. Перед моей милой терпеливой Анютой.

Антон заехал в цветочный, купил огромный букет. По дороге заказал в ресторане ужин на дом, шампанского. Дома все приготовил к романтическому вечеру. Нарядился в лучший костюм, натер туфли.

– Привет, – Антон встретил жену в коридоре.

– Привет, – тянула слога Анюта, – а что случилось? – она говорила медленно, будто пыталась раскрыть заговор или отгадать сложное слово в кроссворде.

– Случилось то, что я люблю мою красотку, – Антон вручил букет и поцеловал Анюту. Не позволил разуться, на руках донес до накрытого стола.

– Вау, как мило. Мое любимое шампанское, м-м-м, устрицы. Вкусняшки. Не знаю, в честь чего, но пока мне все очень нравится.

Анечка и забыла, что когда-то ее Антон был мечтой любой женщины, остроумный, заботливый и чуткий.

– Милый, ну серьезно, расскажи, что случилось, по какому поводу праздник?

– Анюта, я наконец-то уволился.

– Ничего себе! Обычно, когда увольняются, наоборот расстраиваются. А почему? Позвали в другое место?

– Нет.

– Сокращение? Тогда должны дать два оклада.

– Не сокращение. – Антон уже чувствовал, чем может закончиться допрос.

– Да что произошло? Конфликт? Тебя уволили?

– Ну, что ты начинаешь? Не было конфликта, никто меня не увольнял, я сам уволился.

Антон вспомнил про пощечину, про то, как свалился на пол. Это ж надо упасть от шлепка. Позорище. Обруч сомкнулся вокруг головы.

Антон выпил бокал залпом.

– Милый, надо об этом поговорить, увольнение это серьезный шаг. Я желаю тебе добра, но от тебя многое зависит в нашей семье. Леночке надо в садик, и моей зарплаты на все не хватит.

– Слушай, ты можешь хоть два часа спокойно отдохнуть? Потом обсудим все проблемы. Так хорошо сидим, я старался и действительно рад, что уволился.

– Милый, я с тобой. Просто мне хочется понимать, что происходит.

Антон оставил устрицу в покое. Может, и впрямь, если все рассказать, станет проще? Вдруг поймет? Сегодня же его день.

– Милая, меня достало.

Он начал, но заглох. Думал, самое трудное начать, а потом язык сам понесет. Но нет.

Все слова попрятались по углам.

– Что достало?

– Ну, не знаю, все. Жизнь такая.

Анюта замолчала. Теперь молчали оба. Хуже не придумаешь.

– Мы с Леной тебя достали.

Это – не вопрос, не претензия, не начало истерики. Аня ответила сама себе. Призналась за мужа. Антон так боялся ошибиться, выбирая слова, что совсем забыл, как губительно молчание. Женские страхи столпились за столом.

– Ну, что ты, в самом деле? Не надо все в кучу. Речь не о тебе и, тем более, не о Леночке. Обо мне. Со мной что-то не то.

– А что не то?

– Если б знал.

– Будешь работу искать теперь?

– При чем тут работа.

Анюта вцепилась ногтями себе в руку, чтобы не заплакать. Руки под столом, незаметно, можно царапать, сколько влезет. Лишь бы не плакала. Антон не любит, когда она плачет.

Всю жизнь Анюта думала только о нем. Сначала грезила им как мужчиной, потом родилась Леночка, и она любила семью и отца своей дочери. Она всегда жила чем-то большим, чем являлась сама. Чувствовала себя частью большей жизни. Потом у Антона начались тяжелые времена. Анюта не понимала их причину, не знала, что кроется за вечно плохим настроением. Не хотела понимать, боялась, если пытаться разбираться, вскроется страшная правда. Например, что Антон просто разлюбил ее.