Священник Блохин - Пепел

Я вот тогда, когда сидела Она на моей кровати, понял, что есть такое, страшная фраза из Писания: «Не прикасайтесь к Помазанникам Моим». Мыслью даже… А мы?! Хоть какой над нами дракон-крокодил был бы, Им над нами поставленный – безропотно надо принимать. А над нами-то были поставлены не драконы – Ангелы! Эх… Ну вот, и как раз тогда Григорий Ефимыч пришел. Перво-на-перво к Царице, конечно, поклонился Ей, ручку поцеловал. Гляжу я на него и вижу Божьего человека без притворства. Тут меня не проведешь, глаз у меня на сей предмет артиллерийский, притворщиков-актерщиков повидал я на своем веку. И говорит он Царице, на меня указуя: «А что, Матушка-Государыня, прибавляется у тебя подданных!» И ко мне: «Ну что, подданный, болит ноженька? Боли-ит, вижу, а ты боль-то не матершиной про себя заглушай, а молитвой вслух! Сейчас утишим болячку», – кладет руку мне на одеяло и дальше говорит: «Пантелей-мученик, утишь боль новоподданному Державы Российской, рабу Божьему… имя как?» Иван, говорю. «Ивану,» – громко возгласил.

– И что, прошла боль? – спросил полковник.

– Прошла. И зря усмехаетесь.

– Да не усмехаюсь я, так…

– Так вот, все у нас – «так». Ну вот… а тут входит хирургичка главная, княжна Гедрейц, и ну прямо волком глядит на Григория Ефимыча и что-то сердито шепчет ему, Царицы не стесняясь. Потупился он и ушел. Мне б убийцы его попались!.. А я тогда говорю Царице: Ваше Величество, а давайте из всех выздоровевших раненых, что через Ваш лазарет прошли, особый гвардейский батальон составим, для Вашей охраны. Ежели что, говорю, всех сметем, никто не подступится! Она смеется, зачем же, говорит, инвалидам в охрану? А я говорю: каждый инвалид, из сего лазарета вышедший, трех лейбгвардейцев стоит. Эх… чего ж теперь… И вся Она… Эх, словеса наши тусклые!.. Ни одной эдакой «фразы», ни одной «позы», никогда о Себе – только обязанности, только долг перед Царем, перед Наследником-сыном… А какого будущего Царя лишились! Наследник часто приезжал, больше всего про войну расспрашивал, да и сам уж – полной цены военный, арторудие не хуже меня знает. И… эх, и во всем облике Его – нездешность какая-то, не от мира сего. Наверное, от тех болей, что переносил; Он рассказывал, как Григорий Ефимыч его молитвами лечил. И печаль в сем отроке особая, и радость особая… а иной раз как глянет – ух! Царь! В 12 лет уже – Царь! Теперь вот вместо Него – таврические, кость бы им в глотку, а больше всего нам. Я ж при Дворце остался, истопником, а когда Семью Царскую арестованными объявили – не остался, потому как тоже бы считался арестованным. Потом, было, дернулся, а – поздно. Вот тебе и гвардеец-инвалид. Зачислили меня в помощники садовника в парке. Этот генерал с козлячей бородкой, который Царицу арестовывать приезжал, Государь тогда еще в Ставке был, выходит из дворца. Я к нему. Ваше Высокпревосходительство, говорю, прикажите унять буянов, что расквартированы тут, это, говорю, не охранники, а бандиты: ночью спьяну козочек царских, что в парке жили, перестреляли. А он и отвечает: русскому солдату все можно теперь простить, поняв его восторг по случаю падения царизма и самодержавия. Во как! Ай да генерал! Я аж окостенел от такого ответа. Таращусь на него, глазами хлопаю, вид у меня полностью дурной, а он смеется: как командующий Петроградским округом разрешаю тебе участвовать в поедании козочек, если их еще не съели… Вот так. А фамилия звучная – Корнилов. Ой, так вам за назначением к нему ведь!.. Тогда идите прямо в совдеп, к этим, командирам «восторженных», кто Приказ №1 состряпал. Надо же, из плена бежал, Царем обласкан… это получается, что он на фронте, под Царской присягой воюя, только и ждал, когда ж ему «восторгаться» придется от падения самодержавия?! М-да, сплошной восторг кругом!.. Одна вьюга Пасхальная тоской воет, она-то с понятием… Уж третий день, как турнули меня «восторженные» с моего садовничества, прямо после того, как Царица всем нам пасхальные подарочки раздала: яйца фарфоровые с царским клеймом (уточнить погоду и календарь) и салфеточки «О.Т.М.А.» У меня теперь этих святынек много. А яйца – последний запас, так и сказала. Не будет больше у русских людей царских пасхальных подарков. Теперь «восторженные» восторги свои дарить будут. И я Ей подарок дарил, не взяла, назад отдала – пусть, говорит и это будет тебе памятью обо Мне. А вот это уж точно память так память: письмо ее с обгорелыми краями, первое Ее письмо по-русски Ее будущему Супругу. Как вспомню те дни… и вроде час назад было, а… и будто сто лет прошло. Отречение уже свершилось, а Царица не знала, и никто не знал, а на дворец толпа прет «восторженных», тыщ триста. Вы-то там, на позициях, «повосторгались»?

– Да иди ты!..

– Понятно. Уж простите, Ваше Высокоблагородие. Не знаю, как у вас там на позициях, а у нас погода ох и хлёсткая была! Ледяная крупа с туч сыпала, сугроб за 10 минут вырастал. Ну, я, ясное дело, истопницкие обязанности дворнику-приятелю поручил и к защитникам дворца присоединился, к Сводно-пехотному полку, там еще казаки конвоя были и Гвардейский экипаж. А грохот пальбы из Питера – будто на передовой, а стужа – в январе такой не было, март, так его… проклятый месяц, хотя чего уж… Я при пушечке устроился, пушечку тяжелую привезли в сад, хотя – как ее использовать? Она ж только по дальним целям. Царица к нам вышла, еще раз имел счастье к ручке приложиться. Эх!.. Известий от Царя нет, дети больны, уже известно, что таврические взбунтовались, толпа прет, а Она вышла к нам Царицей ободряющей! Меха на Ней!.. Ну, действительно – Величество . Эх, кость всем нам в глотку! Меня узнала, чуть улыбнулась: «Инвалидная гвардия» начала быть?..

Эх, ночь была! Чуть не околел от мороза около пушки, козлом пропрыгал. Утром вижу – боевых действий не намечается, думаю: сосну часок, на топчан свой упал и почти сутки проспал, проснулся – а уже царство «восторженных» во главе с таврическими – Гвардейский экипаж смылся, конвоя не видать, Сводный полк целиком Думе подчинился. Какой-то хмырь таврический приезжал, пока я спал, и уговорил офицеров полка, что теперь командир их не Царь, а – таврические… еще до отречения! Похоже, русского офицера теперь на все можно уломать. Генерал их, Ремп его фамилия, вроде против был, но его никто не спрашивал, спасибо, что не убили. Вижу у них смену караула, и сменные орут друг другу: «Поздравляем новоиспеченных граждан свободной страны!» Я, токо глаза продравши, ничего не понимаю. Это кого ж тут и в какой печке испекли за сутки, куда, думаю, разводящий смотрит на такую неуставную смену, и об какой вообще стране речь? Оказалось, об нашей, об России… Что в ней у солдат свободы убивать своих офицеров не было, это точно. Ну я, глаза-то продравши, спрашиваю у караульных: «Эй, громодяне, во что ж и из чего ж вас испекли и об чем такая радость свободная, что смена караула Сводного полка Его Императорского Величества вот эдак происходит, и, вообще, где моя пушка (а ее уже уволокли), куда ее прокараулили?» – «Пушка тебе, – радостно отвечают «новоиспеченные граждане», – больше не нужна, потому как нет больше Императорского Величества, нет больше над свободной Россией Царя – отрекся. А морды такие у «новоиспеченных граждан», бывших солдат Его Императорского Величества, которого больше нет, будто им три лишних нежданных стопки налили вместо одной обещанной. А я как услышал… помните, как мы Перемышль брали и на нежданную контратаку нарвались, и артиллерия их тяжелая по нас – прицельно.. а нам и по дальним целям стрелять, и от атакующих винтовками отбиваться… Ну, и когда кончилась вся эта огненная жуть, отгрохотало, сел я, помню, на край воронки, ногами вниз, у опрокинутого нашего орудия, сижу – выдохся, ни-ка-кой, пустее барабана, а в пустоте – тоска одна, ничего не хочется, ничего не можется… Ну, в общем…