Григорий Ельцов - Блуждающая планета (сборник)

– На какие ещё майские праздники!? – воскликнула Юля. – Это было в июле!

– Поддерживаю Юльку, – сказала Вика. – На майские праздники мы ещё не были даже знакомы. Как же ты так, Клим, не помнишь, когда познакомился с Викой?

– Да я вообще тогда был убитый, – оправдывался Клим.

– Не, в мае это действительно не могло происходить, – вставил своё слово Лёха. – В тот день, когда вы поехали кататься на лошадях, я как раз участвовал в сражении в «RF-онлайн» против орков, поэтому не смог составить вам компанию. А сражение это было 2 июля. Только вот сосиски мы ели холодные разве не в прошлом году?

– Ты что, в прошлом году я бы с вами не могла там быть! – сказала возмущённая Вика.

– 2 июля. Ничего себе у тебя память! – удивился Саня.

– Сами по себе действия не запоминаются, – вставил своё слово Максим, и тут же воцарилась тишина. – Запоминаются только мысли и чувства, которые человек получает во время действия. И если человек не помнит, что происходило в тот или иной день, значит, у него в тот день просто-напросто не было мыслей и чувств.

– Понятно. Значит, я абсолютно равнодушна к лошадям, – заметила Вика. – Если бы я помнила тот день в мельчайших деталях, это означало бы, что я имею определённые чувства к лошадям. Правильно я тебя поняла, Максим?

– Но почему сразу к лошадям? Там ведь было много людей. Там наверняка было что-то новое. Светило солнце или лил дождь. Возможно, была радуга. Был лес или было поле. Там была, наконец, жизнь.

– Ой, ну ладно, что-то я запуталась. Давайте поговорим о чём-нибудь другом, – предложила Вика.

И разговор закончился.

Когда Максим пришёл домой, он бросил взгляд на кроссовки для бега и подумал, что больше одного дня этим кроссовкам не придётся стоять без дела. Вперёд, вперёд в будущее!

С возрастом люди меньше уделяют времени дружбе и общению с себе подобными, потому что у них в голове накапливается всё больше воспоминаний и мыслей, которые они ни с кем не имеют возможности разделить.

В том, что Максима ни с кем из его приятелей не объединяют особые воспоминания, он убедился во время празднования Лёхиного дня рождения. Он понял: то, что, по его мнению, должно составлять основу жизни, для его приятелей – сплошная скука и пустяк, не заслуживающий того, чтобы о нём помнить. И потому Максим решил окончательно завязать с так называемой дружбой; он даже начинал находить плюсы в одиночестве.

Ему нравилось замечать изменения, происходящие в природе, когда он занимался ежедневно спортом. Теперь окна машин запотевали по вечерам, когда Максим катался на велосипеде, что напоминало о скором приближении заморозков. Прохладные вечера разогнали всю молодёжь. Парки, которые летом всё время были полны народа, теперь стали безлюдны. А по утрам, когда Максим шёл в лес, на траве лежал иней. Деревья с каждым днём всё больше желтели, а хозяйки собак предпочитали прогуливаться со своими любимцами ближе к дому. В лес им уже не хотелось. И Максим всё это замечал, но рассказать об этом было некому. Хотя, порою, когда мимо проходила какая-нибудь знакомая тепло одетая женщина, которую он помнил ещё с лета прошлого года, как она гуляла по лесу в летнем платье, Максиму хотелось ей что-нибудь сказать только потому, что она была свидетельницей его пробежек уже в течение полутора лет. Хотелось, но он знал, что никогда не заговорит. Да даже если и заговорит, то не добьётся желаемого эффекта.

К шести вечера он ездил в университет. Он перешёл уже на второй курс. И с каждым семестром, с каждым месяцем в университете становилось всё скучнее и неинтересней. Студенты ничем не отличались от его приятелей, пожалуй, в университете только были больше мечтатели.

Вот один разговор двух студентов:

– Ты как ездишь на работу – на электричке или на своей «Волге»?

– На электричке.

– И сколько времени уходит на дорогу?

– Два часа, а на машине три. Так что уж лучше на электричке. На фиг мне крутить баранку три часа!

– Не понимаю, зачем ездить так далеко. Денег там, что ль, платят много?

– Ну, как сказать. Расплатиться с кредиторами смогу года через четыре.

– А на что брал кредит?

– На новёхонькую «Шкоду Октавию». На следующей неделе она уже будет у меня.

– Зачем она тебе нужна? Ты же гоняешь на работу на электричке.

– Придётся ездить на машине. Не зря же я взял кучу бабок в кредит.

Или вот ещё одна беседа:

– Я подумываю поступить в аспирантуру. Чтобы потом вообще жить припеваючи.

– Да ну, мне кажется проще получить второе высшее. Вон как мой один знакомый. Сперва окончил медицинский институт. Шесть лет в нём проучился, прикинь. Я уже после третьего курса помышляю о том, чтобы бросить, а он шесть лет вкалывал. Причём он реально учился, готовился ко всем экзаменам, не то, что мы. Он даже, помню, с тогдашней своей девушкой ссорился очень часто из-за того, что мало уделял ей внимания. Всё зубрил свою гистологию или ещё чего. А бабам никогда не понять, что жизнь не заканчивается завтра, что есть будущее и что лучше сейчас начать устраивать свою жизнь. Ну так вот, потом он получил второе высшее. Кажется, педагогическое. И в итоге он сейчас получает тысяч сто двадцать.

– С девушками теперь он, наверное, не ссорится?

– Да что-то с девушками я его давненько не видел.

– А кем он работает?

– Да что-то вроде менеджера. Продаёт ванны и туалеты. Знаешь, какая там перспективная работа. Нам такая не снилась. Мы же с тобой не можем осилить учебник по общей психологии, а он от корки до корки читал учебники по всяким гистологиям…

Уже на втором курсе многие студенты где-то работали и уделяли работе куда больше внимания, чем учёбе. Работать, естественно, никому не нравилось, поэтому они и продолжали учиться официально, что давало им пищу для позитивных размышлений о своём будущем, делало их существование менее бессмысленным. Все будто надеялись, что их жизнь непременно должна измениться к лучшему сразу же, как только они получат долгожданный диплом. Изменится к лучшему, в их представлении, – это значит, появится возможность покупать новые машины и расплачиваться за них не четыре года, а всего лишь два.

Сама учёба была настолько неинтересной, что уже ко второму курсу надоела даже тем, кто действительно учился. В число таких студентов входил и Максим. На разных предметах очень часто говорили одно и то же, что никак не способствовало успешному усвоению материала, ибо даже студенты-хорошисты не знали элементарных вещей, которые должен знать не только психолог, но и просто образованный человек. Что уж тогда говорить про троечников, которые составляли пятьдесят процентов от всего потока. Студенты-отличники же порою знали не только, что Зигмунд Фрейд – основатель психоанализа, а Джон Уотсон – основатель бихевиоризма, но и знали названия дисциплин и умели в них ориентироваться. Для остальных же не существовало ни малейшей разницы между дифференциальной психологией и психологией труда, между культурологией и социологией, между анатомией ЦНС и антропологией. Все предметы они называли по фамилии преподавателя, который читал лекции. Кроме лекций ничего не было. Семинары перестали быть семинарами ещё во втором семестре, когда отчислились по собственному желанию практически все студенты, которые могли рассказать что-нибудь не только друг другу, но и преподавателю.