Сергей Листвин - Цветное лето, чёрно-белая зима

– Это Лара, – примирительно ответил Макс. – Она сама пришла.

И сама ушла , – подумал он. Оставила меня одного отдуваться .

– Да, мы договаривались с ней, – вмешалась Ирма, – но я не успела на метро.

– И про взлом тоже договаривались? – язвительно уточнила Лиза.

– Ладно, проехали, – ответила Ирма, – я тоже виновата.

– Не, Макс, ну ты – стихийное бедствие, – медленно остывая, сказала Лиза, – а по виду не скажешь.

Лиза была девушка весьма призывная, но с очень сильным, практически штормовым ветром в голове. Она нравилась Максу, но он даже не пытался поближе познакомиться с ней. Не столько потому, что ей было двадцать, сколько из простого чувства самосохранения. А у парня, пришедшего с ней и благоразумно молчавшего во время разборок, диагноз был написан на лице. Он так смотрел на Лизу, что было ясно – пропал человек.

Макс протянул ему руку и представился.

– Тёма, – ответил парень и обаятельно улыбнулся.

Он производил очень приятное впечатление человека чуть не от мира сего, но очень живого. Он принялся помогать, когда увидел, что Макс вытащил инструменты из кладовки и стал капитально прикручивать замок с использованием дрели, пробок и шурупов.

Они сходили в булочную за плюшками к чаю и вернулись обратно уже приятелями.

Потом, когда все вчетвером сели за стол, Макс с интересом наблюдал, как Лиза строит глазки Тёме, а он улыбается ей мягкой улыбкой. Макс даже ему позавидовал, хотя, казалось бы, чему? У Лизы на лбу крупными буквами написано «Ищу неприятностей», но откуда он знает, чего ищет Тёма? Может быть, именно этого ему и не хватает?

Эх, про себя самого бы понять, что ему нужно.

Он прикрыл глаза и попытался вспомнить то, что открылось ему вчера. Он увидел пустой пляж, кусты шиповника, с каплями на розовых листьях, и пшенично-жёлтые волосы девушки, говорящей:

– Слышишь, как кричат чайки?

– В ЛИЗУ все влюбляются, – сказала Ирма Тёме. – У мужиков от неё сносит крышу, будь осторожен.

Лиза улыбнулась своей джокондовской улыбкой, подлила Тёме чаю и сказала:

– Ты всё время молчишь.

Сказала так, что отвечать не требовалось. Достаточно было просто слушать её голос, любоваться её пепельными волосами и необычным разрезом больших серых глаз.

Тёма взял чашку и счастливо улыбнулся в ответ.

– И этот туда-же, – негромко сказала Ирма и покачала головой. – От шести и до шестидесяти.

– Мне восемнадцать, – ответил Тёма, – я всего на два года младше Лизы.

– Да-а-а? – картинно удивилась Ирма. – А я думала, семнадцать с половиной!

Тёма увидел Лизу в театре, где работал его одноклассник, рабочий сцены Кэп. Он познакомил их после одной из репетиций. Тёма и Кэп стояли в очереди в буфет, когда подошла Ирма с какой-то высокой девушкой в джинсовом костюме. Тёме тогда показалось, что она похожа на лису. Вернее, на лисичку.

– О, Габриель! – сказала Ирма, увидев зажатую у Кэпа подмышкой пластинку. – Дай послушать!

– Это не моя, Тёмы, – кивнул Кэп в его сторону. – Знакомьтесь.

– Ирма. Дашь пластинку послушать?

– Тёма. Без проблем, – ответил он.

– Лиза, – представилась спутница Ирмы.

Она посмотрела на Тёму, улыбнулась хитро, как будто знала секрет и знала, что он тоже знает. Как будто этот секрет – их общий, один на двоих. А может быть, ничего такого не было, просто Тёме показалось. Но уже тогда он точно знал, что эта их встреча – не последняя, что их будет много, что всё это неслучайно. Он как будто увидел со стороны кадры из своей будущей жизни.

Они взяли кофе с пирожками и сели за один столик. Поговорили о музыке, о театре, о том, что наконец закончилась зима.

– А хотите сейчас поедем ко мне в Холмы? – предложила Ирма. – Неблизко, конечно, зато на природе.

Дома у Ирмы всегда толклось много странных и интересных людей: актёров, фотографов, музыкантов и тусовщиков без определённых занятий. Здесь пахло табаком, кофе и странными экзотическими пряностями, которые Ирме привозили знакомые иностранцы.

На стенах висели приколотые булавками к обоям фотографии. Много было снимков самой Ирмы: с репетиций, со спектаклей, с микрофоном на сцене какого-то клуба, в песочнице с бородатым мужиком и с батареей бутылок на переднем плане. Ирма в купе поезда, Ирма за барной стойкой, Ирма в обнимку с Цоем. Отдельно в рамке висел её большой портрет, где она сидела в полутьме, и свет падал на неё сбоку и сзади, создавая свечение вокруг её головы, похожее на нимбы святых.

– Мой сосед Макс снял, – сказала Ирма Тёме, показывая на портрет.

Тёма кивнул. Портрет был хороший. И, вообще, ему у Ирмы очень нравилось.

– Можно? – спросил он, беря гитару.

– Давай, – ответила Ирма, – играешь?

Тёма подстроил гитару и сыграл пьесу Баха.

– Здорово, – сказал Ирма, – я так не умею.

Тёма поднял голову и увидел, что Лиза с интересом смотрит на него.

– Только классику играешь? – спросила она.

– Нет, конечно! – ответил Тёма, – рок, джаз. Больше люблю джаз.

И он сыграл им Autumn leaves. С оттяжечками, с ритмической пульсацией, с чувством. Сыграй он так на экзамене, его бы взяли. От воспоминаний об экзаменах ему стало неловко. Как он облажался! Почти год прошёл, а ему до сих пор стыдно. Конечно, можно было пойти учиться в заведение попроще, но он не хотел. Aut Caesar, aut nihil, как говорил не самый симпатичный из римских императоров Калигула. Или всё, или ничего.

– Ты крут, – сказала Лиза, – где-то учишься музыке?

– Уже нет, – ответил Тёма, – или ещё нет. Школу закончил, а в училище не взяли. Завалил вступительные. Посоветовали заниматься, набираться опыта, впечатлений и пробовать на будущий год.

– А мне кажется, что ты очень здорово играл, – сказала Ирма.

– Это только сегодня, – улыбнулся Тёма, смотря на Лизу, – только сегодня.

Он набрался храбрости и попросил у неё телефон. Она, смеясь, дала. Тема позвонил ей на следующий день. Они начали встречаться, если так можно было назвать их странные отношения.

Лиза стала для Тёмы окном в новый мир. Она водила его на квартирники, знакомила с музыкантами, фотографами, бородатыми философами в возрасте хорошо за тридцать. Тема пил с ними вино в прокуренных коммуналках, ездил автостопом, ночевал на флэтах, где всей мебели было – накиданные на пол матрасы.

Он перестал стричься, и его средней длины прическа через пару месяцев превратилась в творческого вида лохмы, которые ему страшно нравились, а у работников милиции будили смутные подозрения.

Лиза много ему рассказывала о себе. Говорила, ничего не скрывая, это создавало у Тёмы ощущение безграничного доверия и близости. Он узнал, что с пятнадцати лет у неё был любовник, музыкант, намного старше её. Он инициировал её, ввёл в мир свободной любви, музыки и наркотиков. Через четыре года бросил. Собирая осколки своего мира, она порезала руки – на её левом предплечье было два больших поперечных шрама. Это называлось попиленные вены . В её среде такое не редкость, потом он часто видел такие.