Елена Котова - Кодекс бесчестия. Неженский роман

– Юрий Сергеевич, Привалко вас домогается, соединять?

Привалко был замом по технологии на Листвянском целлюлозно-бумажном комбинате. Он втянул Чернявина в нудный разговор: в отбелочном блоке засбоила автоматика, можно ли новые химикаты купить… Чернявин слушал вполуха, очнулся только при слове «ртуть».

– Чё про ртуть, не понял?

– Говорю, со ртутью знатно вышло, прям в реку слили. Никаких расходов.

– А где слили?

– Где? – Привалко не ожидал такого вопроса. – Не знаю точно… Километров на десять вниз по реке, отъехали и слили. А что?

– Мать вашу! – завопил Чернявин. – Чё, облезло бы на шестьдесят отъехать?

– А какая разница?

Чернявина снова замутило. Уже от злобы на тупость Привалко.

– Какая разница, бля? Тогда б на Жмужкина подумали!

Один из двух комбинатов Бориса Жмужкина, самого, пожалуй, крупного целлюлозника, стоял ниже Листвянки как раз на шестьдесять километров.

– Да кто мерить-то будет, Юрий Сергеевич? В первый раз, что ли?

– И я не первый раз тебе говорю: гадишь, так следов не оставляй. Твоим мудилам на все начхать.

– Я думал, похвалите за безотходное производство, – хихикнул Привалко.

– Ты думать еще в детстве разучился! – рявкнул Чернявин.

– Когда вы приедете? – сменил тон Привалко. – Без вас трудно…

– Чё трудно? Зарплату получать? Приеду… На этой неделе не ждите, крутитесь сами…

Чернявин Юрий Сергеевич и Заяц Дмитрий Андреевич познакомились в Институте управления. Чернявину было тридцать два, в институт он пришел после техникума, который окончил в своем Стерлитамаке, после армии и еще двух лет сверхсрочной. У него уже и на Листвянском какая-никакая долька была, и пара лесопильных заводов. Но куда без корочек в наше время? А Заяц был совсем пацан зеленый, зато с двумя языками, с папашиными связями. Чернявин после института, который он за два года осилил – не без денег, конечно, – вернулся к себе на Листвянку, стал к губеру с приватизацией госдоли подъезжать, а Заяц все крутился в крупной торговой фирме, еще от совка оставшейся. Делал на торговле древесиной с немцами приличные деньги, а потом встретил своего нынешнего напарника Вована – вот кто пройда, клейма ставить негде, – и склепал с ним на пару картонный завод. Надо сказать, первосортный. Что Заяц в шоколаде, Чернявину стало ясно, когда их пути вновь сошлись: небеленую целлюлозу для своего картона Заяц с Вованом у него стали покупать.

Холдинг – дело солидное, если, конечно, Александров в него пойдет. Еще важнее – дорожка к Александрову. Мужик он справедливый и широкий, все знают. Если кого под крыло возьмет, то не кинет… «Считай, у тебя уже самолет на взлетной…» – вертелись в голове слова Зайца, и даже страх, казалось, отпустил. Но муторная тревога крутила и крутила до тошноты.

Теперь, в городе Лидсе, в Западном Йоркшире, та тошнота ощущалась разве что во сне. Когда всплывала – тоже во сне – одна картинка. Картинка была не из яви, а тоже из сна, давнего, который привиделся в поезде по дороге из Вены в Рим, после ужина с армейским братаном Карло. Тот спросил тогда – что друг-Чернявин со вторым собрался делать, может, помощь нужна?

– Я многое могу, если помощь нужна моему брату. Что хочешь? В бетон закатать или на салями порубать на лесопилке, – Карло заржал.

Вот в ту ночь, в поезде, Чернявину и приснился сон, который повторялся теперь в Лидсе. В том сне крестные отцы на его глазах закатывали в бетон то Скляра, то Александрова. Каким-то немыслимым образом те выбирались из бетонной жижи, их заливали снова, они опять выбирались, их снова закатывали…

Константин Алексеевич Александров, председатель правления и владелец контрольного пакета крупнейшего частного банка страны – Русского международного – не чувствовал тревоги. Он сжился с ней уже давно – настолько, что перестал ощущать. Играл он всегда по-крупному, с тех самых пор как из первой загранки вернулся, и с каждым годом заходил на все более и более крутые виражи, только повышая ставки. Только так и можно. При крупных ставках и попутчиков набрать легче, раз Александров так прет – значит, знает, что делает. А помощь он помнит, людей ценит не только, когда они ему нужны – просто по жизни. Сейчас он разыгрывал самую крупную ставку – сделку с Mediobanca. Он знал, что и в этот раз все получится.

Но настроение уже вторую неделю было скверное. Конечно, не из-за банка, не из-за того, что его проект с Mediobanca выходил на финишную прямую. Даже не из-за того, что путь по этой прямой был отнюдь не прямым, а извилистым, и пройти его надо было стремительным рывком – за пару-тройку месяцев прокрутить массу сложных вопросов. Все было уже подготовлено. Дело было не в этом. Скверное настроение трепало исключительно из-за жены Катюни, на которую накатил приступ хандры. Не в первый раз и точно не в последний, но в этот раз – особенно затяжной.

– Положила, положила я тебе рубашки на смену! Галстуки тоже положила, не кричи, – так начиналось каждое утро. – Это все, что ты хочешь сказать? С утра – «где рубашки и галстуки», по вечерам – «как я устал». Это все, что я слышу! Весь день одна, до тебя не дозвониться, сына не видела уже три месяца только из-за тебя. Что за жизнь? Кому я нужна?

– Катюнь, у тебя опять настроение плохое? Ты как себя чувствуешь? – спрашивал он, зная, что услышит в ответ.

– Тебя это еще интересует?

– Катюня, не заводись. Мне пора.

– Сережу в Лондоне надо проведать, я соскучилась. И вообще, я люблю Лондон, нашу квартиру! Зачем ты тащишь меня в свой Милан, не хочу-у-у!

– Не хочешь, оставайся, я всего на два дня.

– Тебе все равно – лететь одному или со мной? Наплевать, да? – на глаза у жены стали наворачиваться злые слезы.

– Нет, не наплевать. Вместе лучше.

– Я же знаю, что это будет за поездка! Ты опять опоздаешь… Я буду сидеть в аэропорту… Ждать, нервничать и слушать твоего Славика. Морду его уже видеть не могу. Как будто я живу со Славиком, а не с тобой! Сколько раз ты обещал его сменить? Неужели трудно взять охранника, который меня бы не раздражал?

– Катюня, сменю Славика. Руки не доходят. Все, малыш, я поехал. В пять тридцать встречаемся во «Внуково-три», я очень буду стараться не опоздать. Максимум в шесть.

Александров сбежал с крыльца, плюхнулся в свою удлиненную бронированную семерку BMW. На заказ пришлось делать, не признавал он шестисотых. Охранник захлопнул дверь, сел впереди, машина выехала за ворота.

Константин Алексеевич Александров родился не где-нибудь, а на острове Цейлон, в городе Коломбо. Там же годом раньше родился и Николай Николаевич Трофимов, лучший его друг и первый заместитель в банке. Их отцы работали тогда вместе, Александров-старший – послом, отец Трофимова – резидентом внешней разведки. Сыновья росли бок о бок. Александров закончил экономфак МГУ, Коля Трофимов – юрфак МГИМО, обоих в институте пригрела Контора – отцы постарались. И с Катюней, дочерью своего сослуживца, познакомил Александрова отец Коли Трофимова.