Владимир Коркин (Миронюк) - В рюкзаке у времени (сборник)

– Наконец-то, – тихо сказал академик, – я давно мечтал схватить за перья этого франта – горлохвата. Что же это у него за такое семя, что его подкладки – куры дают такое плодовитое семейство? А? Значит, так, я беру петуха, а вы – по курице, кролику, и обязательно козу. Барана и свинью, если встретите, не надо. Их в иных местностях другой отряд возьмет. – С этими словами он мигнул фонарем – мозгодавом навстречу вылетавшему из будки псу. Тот свалился на землю. – Так-то. Пусть сторож отдохнет.

Один из спутников всеобъемной отмычкой открыл амбарный замок. Тот, ржаво скрипя, нехотя поддался похитителям хозяйского добра. А в это время Федька Босых еще бодрствовал. Он все перебирал в памяти вечернюю ссору. Верка опять смылась в сумерках из дома. Он знал, что побежала она ни к какой не подружке, а в зал игровых автоматов. С ума сходит жена, хоть час – другой да урвёт, чтобы посидеть за компьютером. Уж двоих пацанят ему родила, а бегает поиграть, будто девчонка. Хотя, конечно, по возрасту молода покуда. Сам покормил сыновей, уложил спать. Дал зерна курам, петуху, свежего сена подбросил козе, кроликам сунул приготовленный женой корм. Вот и она, нате вам, радуйтесь! Ну, сгоряча помахал перед ее лицом кулаком, погрозился. Не беда, не бил же. Вера обидчиво засопела, выпила молока с ржаным хлебом и юркнула в постель. Ему сон не шел. Ни в одном глазу. Он считал про себя до ста, до трехсот. Бесполезно. Вышел в сенцы, покурил. Слышал, как пес Верный гремит в будке цепью. Выпустил во двор кота. Мышковать, видать, побежал. Молодец, подрос, крыс начал ловить. Подумалось Федьке, как хорошо бы в доме иметь свое молоко, и сметану с творогом не прочь. А то магазинное в пакетах невкусное. Да больно дороги нынче коровы. Вернулся в хату, забрался на кровать. Вера посапывала носом, дрыхла без задних ног. Он прижался к ее горячему боку, согрелся. Медленно рождалось желание получить от Верки свое. Желание окрепло, легкая истома туманила ему голову. Сунул левую руку под её рубаху. Так и есть, без трусов легла, знает свою провинность перед ним. Легонько положил теплую ладонь на ее бок. Принюхался. От жены вкусно пахло молоком, хлебом, чем-то родным. Кожа у нее гладкая, ровная, вся она такая жаркая. Он придвинулся совсем близко, погладил пальцами ее пушок, ниже пупка. Верка разомкнула губы:

– Федь, ток ты осторожно, чтоб пацаны не услыхали. Кровать надо новую покупать, эта уж вся изъезжена. Фееддьь…

Федька сдвинул рубаху жены на бедро, прижался к ее мягкому животу. Их горячие губы встретились в жарком поцелуе, пальцы гладили бедра. Он привычным движением ощутил сладкий жар и жажду любви.

– Только тише, Феденька, не скрипи.

Она зубками покусывала его припухшую нижнюю губу, теплая невероятно нежнейшая истома обволокла Федора. Верка сладко постанывала, их поцелуи стали безумными. Внезапный шум в амбаре невольно привлек их внимание.

– Федя, так ведь и петух не своим голосом кричит, и куры кудахчут. Обворуют нас, Феденька! Лихоимцы, никак! – задыхаясь, шептала Вера, пытаясь вывернуться из его цепких объятий.

И ведь выскользнула. Ой, лучше бы она этого не делала. Еще бы сколько-то времени и счастливый Федька сам бы отвалился от нее. Полежал бы рядом на подушке, и поднялся, довольный собой и всем миром. Так нет. Неудовлетворенная страсть бушевала в нем огненной дугой. Он с беспримерной злобой напялил нижнее белье, потом штаны и рубаху, сунул ноги в сапоги и с двустволкой черным ходом вылетел к амбару. Огромные фигуры в блестящих комбинезонах несли кудахчащих кур, истошно голосящего петуха, кроликов и волокли козу.

– Стойте! Вертайте мою живность, гадёныши! Стоять! – И Федор, не целясь, дважды бабахнул из ружья в самого крайнего и ближнего к нему.

Дробь будто сквозанула по стеклу. Но двойной заряд свое дело сделал исправно: крайний, неимоверно высокий мотыль, которому достался подарочек Федьки, дико заверещал на незнакомом языке.

– Так вот тебе, будешь знать, нехристь, как чужую живность воровать! – Федька щелкнул затвором, намереваясь перезарядить двустволку.

Верзила, эта гадкая коломенская верста, продолжая что-то визжать, направил в его лицо острый луч. Федька мучным кулем завалился на бок и потерял сознание. Когда Вера выскочила во двор, она увидела только Федора. Тот валялся с закрытыми глазами, ни на что не реагировал.

– Да дуреха ж я, да бестолочь! – причитала Верка. – Да уж не гнала б я тебя в амбар. Да пусть бы эти вороги – ворюги проклятые себе проваливали! Зато ты б целехонек был. Как же я теперь-то, Феденька!?

Феденька пришел в себя в больнице через неделю. Он ничего не помнил, ослаб телом и духом. Понадобилось ему почти полгода, чтобы приняться на ферме за хозяйские дела, и стал он совсем тихо, вяло и редко миловать ночами Веру. Дети у них больше от любви не появлялись. Жену его все чаще начали замечать в зале игровых автоматов, она сдружилась с директором этого заведения. Часто бывала в его кабинете и в примыкающем к залу небольшом уютном ресторанчике, выходила оттуда нередко затемно, с импортным пакетом, полным всяких вкусностей.

Прочный рабочий комбинезон спас могучую задницу молодого биоакадемика от тяжелых ран. Однако ушиб оказался настолько ощутим, что, спустя много лет, он хорошо помнил то свое первое приключение на Земле. И не благоволил к этой планете. В душе он не терпел выходцев с нее. И вот теперь, когда две спарки ушли к Солнечной Системе, он, как один из кураторов отряда астронавтов от академии, просматривал предполетные документы. Намеревался уже сдать их в главный архив, да обнаружил, что Джо Лагида не сдавал повторно тест на «Адекватность поведения в ситуациях предконфликта и конфликта». В его личном деле находился старый документ, датируемый предыдущим Отрезком жизненного этапа. Инспектор Центра космофлота, проверявший группу, пояснил: он не посчитал нужным лишний раз напрягать командира спарок. Зачем доставлять никчемные хлопоты, мурыжа несколько дней в лаборатории Центра одного из самых опытнейших астронавтов. Лагида всем известен своей устойчивой психикой, логическим мышлением. Он ветеран, герой космоплавания, человек с незаурядной биографией и непререкаемым авторитетом. К тому же был преподавателем Академии астролётчиков. Это все Инспектор и выложил Чину.

– Ну, так что, что он, видите ли, ветеран! Был преподавателем, – наседал Чиновник. – В архиве Нибелунгов есть достойные сожаления примеры, когда выходцы с Земли, будучи многоопытными спецами в своих отраслях, имеющие за плечами немалый жизненный опыт, даже под пять и более Отрезков жизненного Этапа, становились не просто не адекватными в конфликтных ситуациях, а почти опасными для общества. Они высказывали нелояльные Правительству мысли, а то и делали кое-кому оскорбительные намеки! Как можно было без итогов важного теста выпускать в дальнее плавание астронавта, да еще назначать его Первым командиром двух спарок!? Как доверили руководство всего звена полунибелу, не прошедшему обязательный тест?! Кто будет отвечать, если его психика не нормальна?!