Владимир Владыкин - Беглая Русь

А тем временем девушки и пели, и плясали, тогда как Зина сегодня была явно не в ударе, что на неё было непохоже и у девушки напрочь пропало настроение. И тогда ей ничего не оставалось, как незаметно уйти с глаз долой от своего преследователя…

Но не успела она даже скрыться во мраке ночи, мелькая светлым платьем, как Давыд оказался тут как тут, напугав её до смерти.

– Зинуля, куда улизнуть хотела, на тайное свидание, к тому, кто умеет целоваться? – насмешливо отрезал он, беря её за руку. – Нам срочно надо поговорить, услышала она неторопливый, негромкий просительный голос надоедливого кавалера.

– А мне уже всё ясно! Можешь за мной не идти! – нервно бросила она ему в лицо.

– Так ты куда спешишь? Неужто кто-то в степи ждёт? – съязвил Давыд.

– Может, довольно говорить пошлости! – отрезала она.

И тут Зина вспомнила, как мать наговаривала ей, чтобы она не упустила Давыда. И сейчас этот наказ ей было просто смешно вспоминать, разве можно такого упустить, когда он сам лезет напролом. Вроде бы самостоятельный парень, но душа не принимала его. Впрочем, чтобы покуражиться над ней, он нарочно себя так поставил, и ему это доставляло огромное удовольствие. Лучше будет, если она повременит пока принимать решение до окончательного созревания своих чувств…

Так он ходил за ней упорно всю неделю, даже подъзжал в обеденный перерыв к ферме на тракторе, когда она как раз доила коров, которых потом пастухи отгоняли на пастбище.

И вот, убедившись в его постоянстве, простив ему мимолётное увлечение Валей Чесановой, Зина начала понемногу ему yступать, ведь девичье сердце отходчивое, забывающее обиды и уколы ревности. Наконец наступил момент, когда Зина вела себя с Давыдом уже как с наречённым, как бы сдавшись на милость кавалеру.

Лето 1937 года (самого страшного для народа) на редкость выдалось урожайным и довольно жарким. Нина Зябликова, окончив четыре класса, и вполне осознанно вышла на наряды, понимая, что её помощь семье теперь необходима, как воздух. Хотя во время летних каникул она и раньше работала в поле наравне с матерью. Но тогда она ещё не испытывала себя в полной мере такой ответственной, как теперь, за порученную бригадиром работу. Посылаемая бригадиром Костылёвым в числе женщин и девушек сортировать и провеивать на току зерно нового урожая, Нина чувствовала себя уже вполне взрослой. И действительно, к лету девушка расцвела: оформилась фигура, округлились упругие груди; смуглое от загара красивое oвальной формы лицо – карие умные глаза, прямой небольшой носик, выпуклого отчётливого рисунка губки – обрамлялось тёмно-русыми длинными волосами, заплетёнными в косу и могло привлечь любого сердцееда.

Нина немного гордилась, что становилась всё краше и краше. Может быть, этого она бы не замечала, если бы на неё уже вовсю не посматривали и даже пытались заигрывать парни. Однако Нина была чересчур стеснительная, может, ещё оттого, что не имела разнообразных приличных нарядов. Ещё учась в городской школе, из-за этого она немало страдала, наблюдая и сравнивая, какая граница пролегала между ней и городскими девочками, на которых платьица и костюмчики были тщательно подогнаны, придавая их облику завидную для неё, непреодолимо недоступную красоту. Как хорошо, что в городе она проучилась всего один год. А потом, когда в посёлке Новая жизнь предназначенное для бани здание приспособили под школу, Нина стала учиться дома. В тот год это событие в её жизни было самым отрадным, поскольку с того времени девочку окружали все свои учащиеся. К тому же в школу пошёл сначала старший брат Денис, затем средний Витя, а на следующий год пойдёт самый младший – Боря. Но зато она, Нина, должна была перейти учиться в школу-семилетку в хуторе Большой Мишкин. Собственно, она перешла в пятый класс и полна была желания продолжать образование. Но так как семья находилась в постоянной нужде, всем детям катастрофически не хватало обуви, одежды, еды, Нина была вынуждена прервать учение. А ведь начальную школу она закончила почти на отлично: при такой успеваемости надо было только продолжать учёбу, о чём сожалели и мать, и отец, когда Нина больше не пошла в школу.

И выходило, что колхозникам, оказывается, не всем можно выбиться в люди. Вот и они, родители – мать и отец – ещё при царе в церковно-приходской школе получили лишь начальную грамоту. Неужели такая же участь поджидала всех детей Забликовых? И это при всём при том, что советская власть вроде бы радела о всеобщей грамотности, однако многие колхозники были вынуждены обрывать образование, так как за горло постоянно держала нужда. И оттого завидовали счастливым детям из обеспеченных семей, которые без проблем могли продолжать образование. И Фёдор Савельевич невольно задумывался, где же обещанное советской властью равенство, братство, свобода, если одним открыты все дороги, тогда как другим ничего не светит кроме производства и колхоза?

Но что касалось Нины, об этом она не шибко горевала, поскольку больше всего её волновало то, что она подолгу ходила в одном и том же полувылинявшем платьице. И это в то время, когда она уже переступила юношеский рубеж, и скоро ждала её взрослая жизнь. А матери с невероятным трудом еле удавалось выкроить денег, вырученных от продажи на рынке в городе молока и сметаны, чтобы справлять ей наряды и обновы братьям. Ведь как-никак Нина уже почти взрослая барышня. Правда, росточка ещё небольшого, зато в фигурке вырисовывается цветущая девичья стать, которая так необъяснимо волнует молодых ребят. Но может, ещё подтянется и обгонит саму Екатерину, поистине гордившуюся дочерью, старательно выполнявшей всю домашнюю работу. Нина могла уже заквасить для выпечки хлеба тесто, полоть в oгороде от картошки до моркови любую культуру, доить корову, молоть в ручную зерно на муку, убирать в хате, стирать бельё. А когда строили хату, сарай, курник, Нина охотно подсобляла матери и женщинам, приходившим им помогать обмазывать глиной стены и набивать ею же чердачные перекрытия. А в последнее время, подучиваемая матерью, приобщалась к кройке и шитью. Ведь у них издавна имелась своя швейная машинка, часто напоминавшая Екатерине сгинувшего в лагерях брата Егора, от которого так и не получили больше ни одной весточки… Но свои воспоминания она держала глубоко в себе, поскольку нелегко вслух распространяться о том, как необоснованно арестовали брата, что в нынешних условиях было совершенно излишне. Особенно теперь, когда до сих пор в газетах писали о судебных процессах над врагами народа. А если они такие же, как Егор, то есть, по сути, придуманные, оговоренные холуями и прихвостнями власти, тогда страшно подумать, какие неимоверные страдания терпит русский народ!