Владимир Владыкин - В каждом доме война

После того, как он овладел ею, Надя думала, что могла бы вполне с ним справиться, но её пугала мысль, а вдруг немец добьётся угона её в Германию, и тогда никто не спасёт, а Румель будет радоваться. Впрочем, он и теперь был чрезвычайно доволен достигнутым успехом. Она лежала, не шевелясь, привыкая к своему новому положению. Надя вспомнила Андрея Перцева, над которым порой откровенно издевалась и теперь жалела, что не отдалась ему. Хотя он не делал к этому ни одной попытки вот так же, как немец, силой овладеть ею, ведь сама была далека от такого искушения, но о чём, однако, смутно догадывалась, что иногда испытывала неосознанное влечение, и в таких случаях парни казались ей милей, чем обычно. Но она считала, что на месте Андрея, ухаживавшего за ней, должен быть тот, который бы донельзя сводил её с ума. И к нему она относилась по-соседски равнодушно. И вот так всё гадко получилось, ведь какой-то плюгавый немец насильно овладел ею. И она запоздало думала: насколько жестоко обходилась с Андреем, и настолько жестоко обошлась с ней судьба. Нет, она не плакала, вовсе не жалела себя, она ненавидела Румеля тихо, затаённо. Но когда он смотрел на неё, Надя опускала глаза, лежа под солдатским одеялом, укрытая им, фельдшером. И в этот момент послышался стук в дверь, потом ещё, и она, не глядя на немца, стала одеваться. А Румель заметался, прятал бутылку, закуску и только потом пошёл открывать, облачаясь в медицинский халат.

Надя была ещё в его комнате, когда вошёл комендант; он придирчиво оглядел ординаторскую и фельдшера, нагло и проницательно глядевшего на Дитринца. Румель чеканно отрапортовал, что в госпитале всё без происшествий, всё идёт по распорядку. Комендант заглянул в комнату, увидел причесывавшуюся у зеркала девушку, почти не смотревшую на него. На её красивом простоватом лице застыла задумчивость, тревожащая страхом: что ждать ей ещё в этот злосчастный для неё вечер? И потому как она нехотя причёсывалась с обращённым в себя несколько испуганным взглядом, Дитринц тотчас догадался, что до его прихода здесь могло произойти. Эта догадка досадно корябнула по сердцу, что фельдшер, должно быть, покусился на честь девушки без её на то согласия, а такие типы всегда вызывали у него презрение, граничащее с брезгливостью. К тому же его невзрачный вид вряд ли располагал к себе девушку. Но это не помешало Дитринцу подумать, будь у Нади столько же достоинства в самооценке себя, как и у Шуры, он бы пожелал её с той же страстью, что и Шуру, если даже не больше, эта была поэтичнее и женственнее высокомерной и заносчивой Шуры. Но такой она виделась ему до сегодняшнего вечера, а теперь Шура как бы стала проще, даже ближе и роднее; так что вся её недоступность оказалась манерной. Но от кого она её переняла, живя в такой беспросветной глуши? Скорее всего её воспитывала знаменитая русская литература?

Дитринц только несколько секунд смотрел на Надю, и ему этого было вполне достаточно, чтобы понять, что теперь, после Румеля, она ему не нужна, от сознания чего он повернулся к нему лицом, смерил высокомерным взглядом и презрительно козырнул. Румель только прищёлкнул каблуками сапог, с удовольствием провожая взглядом коменданта, не нашедшего для него больше нужных слов, нёсшего бессменное дежурство возле раненых солдат и офицеров…

Хутор Татарка имел давнюю историю, она уходила в седую старину. Это было время завоевательских походов татаро-монгол, когда города Новочеркасска не было и в помине. Это местечко в форме огромного холма также издавна называлось Бирючим Кутом. Сложилась легенда, будто здесь обитали волки, рыскавшие по степи в поисках добычи, а их самки в лощинах холма с выводками обитали в норах. Волки приносили им добычу до тех пор, пока волчицы выкармливали своих детёнышей. Однажды отряд татар истребил волчиц с выводками, и тогда решили на холме построить своё становище, откуда далеко обозревалось займище…

Ночью стая волков напала на спящих татар, уничтожив большую часть отряда, отомстив таким образом за гибель своих волчиц и потомства. Причём такие набеги волки совершали и позже, и с тех пор на этом холме больше никто не селился; а татары, якобы уступив им кут, спустились на северо-запад по этому же холму, пройдя несколько вёрст конным ходом, они переправились через реку Тузлов, свернули за холм, где на равнине, как бы в затишке, раскинули стан со своими наложницами из северных русских княжеств. И с тех пор образовался хутор Татарка, хотя там уже почти не осталось чистокровных татар. Основным занятием пришлого населения многие века было земледелие и животноводство. Разводили в основном овец и скот. Однако коллективизация подорвала основы этой деятельности, хотя до войны первое время почти всё население хутора работало в тамошнем колхозе. А потом это селение специально уже почти не занималось сельским хозяйством, так как власти резко ограничили частную жизнь хуторян. Тем не менее в каждом дворе для своих нужд стояла корова, а у кого-то водился и солидный гурт овец, имелся приусадебный клочок земли. С воцарением колхозного строя ни у кого уже не было больших угодий, и население в основном работало в городе, куда ходили пешком на стройки промышленной зоны, которая раскинулась на северо-востоке займища, тянувшегося на десятки километров. А на западе оно упиралось в отроги крутых лобастых бугров, которые рассекались балками и логами, окаймлённые рекой Яновка, по берегам которой очень давно образовался одноимённый хутор, взобравшийся с низины на высокие бугры и отлоги…

Хутор Татарка от того района, где стояли уже новые городские кварталы, отделяли заливные луга, через которые и ходили на работу. Чтобы попасть в старую часть Новочеркасска, стоявшего на холме в трёх километрах от хутора, поднимались по крутой горе, которая тянулась километра два, а потом ещё шли и по ровному пустырю, где в те годы был обустроен ипподром для соревнований и занятий кавалерийской части, стоявшей на самой окраине города. Потом она была расформирована, конюшни перестроили под танковые гаражи, а всю территорию обнесли высокой кирпичной стеной.

Коллективизация понудила людей бросать в городе работу и уходить в созданный колхоз, тогда легко поддались басням агитаторов, что в родном хуторе могут жить намного лучше прежнего. Но посулам властей далеко не все поверили, и не вернулись к своим истокам. Было время, когда некоторые владели лугами, торговали сеном и от этого имели всегда неплохие барыши. Но коллективизация отняла у них эту привилегию, обобществив луговые угодья и пашню, на которой выращивали издавна виноград, арбузы, дыни и другие овощи. А ещё были сады, так же отошедшие колхозу, как и всё, что к тому времени наживали своим неустанным трудом…