Амаяк Тер-Абрамянц-Корниенко - Музей развитОго социализма

Камешек стукнул о голень: малыш неловко ковырнул землю лопаткой

– Низя! Низя! – запела, ласково грозя ему пальцем, женщина-колобок и улыбнулась Ирине. – Вы уж извините…

– Да, ничего… – милостиво кивнула Ирина, невольно улыбнувшись и внутренне содрогнулась: «Неужто и я когда-нибудь таким крокодилом буду?»…

Малыш продолжал не спеша и упорно тыкать земную коросту.

– Смотрю вот на вас – какая замечательная пара! – восхищенно покачал головой вдруг колобок.

– Да, уж, – мрачно усмехнулась Ирина и добавила про себя: «Знала бы ты!»… Однако что-то в этих словах было ей приятно, льстило самолюбию.

– Все у вас, молодых, есть, только любить научиться!

– А вы любили? – иронически улыбнулась Ирина.

– И до сих пор люблю, – гордо вскинулся колобок, поправив лямку доисторического черного купальника, – мы с моим мужем сорок лет прожили и до сих пор любим.

– А как это? – удивилась Ирина, ей хотелось спросить, неужели они до сих пор совокупляются и получают от своих обрюзгших старческих тел удовольствие, но постеснялась.

– Да очень просто! – рассмеялся колобок. – Это же какое удовольствие для другого приятное сделать, к примеру, рубашку погладить!.. Женя! Женя! Низя!.. – вовремя выхватила она у малыша случайный грязный окурок, совершающий путешествие прямо ему в рот.

Он плыл к красному бую, раздвигая руками шелковистую зеленую воду. Движения и кожные ощущения хоть как-то отвлекали от созерцания душевного омута. Все вокруг было так прекрасно и замечательно, а он уже не мог чувствовать тонкостей этого мира и, видимо, никогда не почувствует, между ним и этим веселым и солнечным миром была мембрана, проходя сквозь которую все приходящие звуки, запахи и краски теряли что-то главное, самый свежий и тончайший аромат… И сколько ни кричи – никто не услышит, сколько ни бейся в неё – не разрушишь… Это при его-то способности к счастью, которой он обладал до женитьбы, при его-то умении ценить все эти радости, нюансы прекрасного и получать от них удовольствие! Кто, кто виноват, что теперь вместо цветной картины мира до него доходит лишь черно-белый отпечаток?.. Она?.. Он?.. Судьбинушка-дубинушка?..

«Пожалуй, надо полностью уйти в науку, – думал он, – в науку, только в этом выход!» При воспоминании о лаборатории, где каждый день его ожидало что-то новое, казалось, окаменевшее навсегда сердце начинало теплеть. И все-таки это прекрасно – быть участником великого и громадного дела. Только оно и сможет искупить его несчастье! На днях решиться, верна ли их методика выделения генов, над которой они работали три месяца. На днях им предоставят электронный микроскоп, и они воочию увидят нити ДНК!.. И дома вечерком надо будет окунуться в зеленую книжку Дэвидсона «Биохимия нуклеиновых кислот».

Он подплыл к самому бую. Вблизи была видна грубая бугристость его покрытой красной краской стали, ржавые пятна. Дотрагиваться до него почему-то показалось страшным, такой он был уродливый и грубый. Он посмотрел на берег, но в общей массе отдыхающих не смог найти Ирину. Затем перевернулся на спину и стал глядеть в летнее небо. Он смотрел в небо так, будто пытался сквозь его голубизну различить чьи-то черты, но ничего не увидел, кроме кучевых облаков со стороны парка. «Хорошо бы был дождь, – подумал, – и не простой, а ливень, с молниями и громом!»

– Сюда! – позвал рыжий Паша и прошел в дверь первым.

Валентин шагнул вслед за ним и, очутившись в полутемной комнате, невольно остановился, выжидая, пока привыкнут к темноте глаза. Окна были наглухо закрыты черными шторами, и свет проникал из приоткрытой противоположной двери и еще от какой-то скрытой лампы. Почти весь центр комнаты занимало кубическое сооружение со светящейся красной лампочкой – святая святых института – электронный микроскоп! Сверхсовременный телескоп где-нибудь на склоне Арагаца или в Аризоне мог проникнуть в несоизмеримо гигантские по сравнению с человеком глубины галактики, а этот невероятный глаз позволял увидеть несоизмеримо малый с человеком микромир, вплоть до полимерной молекулы!

У электронного микроскопа Паша первый приник к окуляру и что-то долго высматривал. Микроскоп тихо и сосредоточенно гудел. Решалось!… Не напрасны ли были три месяца их работы, три месяца возни с центрифугами, пробирками, морозильными камерами с жидким азотом, поисков в библиотеке и анализа англоязычной периодики, три месяца споров, дискуссий, ошибок и остроумных находок, маленьких открытий и затаенных надежд!

– Ну?… – нетерпеливо спросил Валентин.

– Они самые – лариаты! – выдохнул Паша восхищено, и слово «лариаты» прозвучало как магическое заклинание – для Паши это была уже готовая кандидатская! – и теперь уже Валентин приник к окуляру, напрягая зрение.

На светло-серой поверхности тут и там обрывки беспорядочно извитых темных нитей. Да, это и были они самые, нити таинственной загадочной ДНК! Основы жизни всего сущего от вируса до человека! И хотя электронный микроскоп давал изображение не самих молекул, а их теней, тем не менее, эти нити были их точным отображением! Вот она тайна жизни, которую предстояло понять: неужто в этих невидимых простому глазу ниточках и собрано все, что тебя определяет: внешние черты, способ мышления, характер, а может, и судьбу?…

Но где же заветные лариаты, где те колечки, которые они пытались эти месяцы получить, расчленяя ДНК?..

– Да вот, посмотри, в самом центре – видишь? – подсказал Паша.

В самом деле, ближе к центру находилось нечто напоминающее небрежно брошенное ковбойское лассо, но больше петель в хаосе нитей Валентин разглядеть не успел.

– Ну как, ребята? – послышался рядом голос шефа.

– Кажется, есть! – сказал Паша.

Валентин промычал что-то неопределенное.

Львино курчавая голова шефа приникла к окуляру. Толстый нос и необыкновенно длинные мясистые мочки ушей напоминали Валентину фотографии каменных длинноухих колоссов с острова Пасхи, фотографии которых были в его книге Тура Хейердала «Путешествие на Кон-Тики», за что он и прозвал про себя шефа именем древнего бога островитян Аку-Аку.

Шеф смотрел довольно долго, ничего не говоря, потом оторвался от окуляра, удовлетворенно вздохнув.. – Так… Паша, побольше снимков нащелкай, пленки не жалей. К завтрашнему дню успеешь проявить?

– Постараемся, Алексей Павлович, сунусь к нам в лабораторию…

– Давай, давай!.. А ты, Валя, слетай в библиотеку, работу этого империалиста Томаса найди о кольцевидных структурах.

– Будет сделано, Алексей Павлович! – обрадовался Валентин: и ему нашлось дело!

– Ну, так завтра в десять общий сбор, пока! А мне на ученый совет, опять надо! – шеф пожал им руки, и ладонь его была горячая и мягкая.