Геннадий Карпов - Шёл я как-то раз…

– На чердаке чья-то заначка была. Уходить будем – надо вдвое больше оставить. Закон тайги.

После завтрака, состоящего из чая, мороженого хлеба, уже погрызенного мышами и сгущёнки, они принялись наводить порядок. Вымели мусор, распаковали рюкзаки и разложили содержимое по кучкам на полки, нары и пол. По ходу придумывали девизы: «Ни шагу назад, пока не сожрём!», «Едьба – залог здоровья, полноты и храброты», и всё в том же духе. Прикинули дневной рацион: на неделю хватало с избытком. Валя достал «Дьяволиаду» Булгакова. У Васи отпала челюсть:

– И ты пёр эту дрянь такую даль!

Тот покраснел, но решил не отступать:

– А сам-то патронов набрал, как на войну пошёл! Хватит на два часа интенсивной перестрелки.

– Как говорит моя бабушка – лишний хер в заду никогда не помешает. Я завтра охотиться пойду. Тут рябчиков полно, глухарей.

– Без меня! Я эту неделю только за дровами буду ходить и в сортир. У меня вся тела гудит, да и медведь этот…

– Посмотрим, – охотник почесал бороду, – да, шатун не вовремя объявился. Тоже подумать: нахрена нам рябчики с глухарями? И так жратвы – гора, а ты животных убивать вздумал.

– Я никого убивать и не собирался, демагог ты колхозный!

– Значит, фиговый ты охотник. Нету в тебе азарту. Кстати, ты прислушивайся: шатун подкрадётся – труба дело. Его ни огонь, ни выстрелы не остановят. Он прёт, как танк. Голодный, злой, ему терять нечего: до весны всё одно не доживёт. Его только убивать. А мою пукалку пока зарядишь, да перезарядишь.

– А ты в него из пукалки – из ружья, из пукалки – из ружья.

– Не дерзи! Кто тут старший? Я!

Они нашли пилу, взяли топор и до обеда готовили дрова. Спилили две сырых берёзы, на ночь в печь ложить, чтоб «шаили», покончили с давешним забором и принялись за другой. Пообедав, протоптали тропу к ручью и расчистили снег под отхожее место.

– Этот угол твой, этот – мой. Через неделю сравним, кто из нас больший засранец, – предложил Вася.

– Тут и сравнивать нечего: ты завтра же обе половины загадишь, ещё расчищать придётся. Я видел, сколько ты каши навернул: вчетверо больше моего.

– Куда там! У меня пища на доброе дело идёт, потому я такой большой и сильный. А ты только добро переводишь.

Во время этой работы Валя почувствовал, что заболевает. Суставы ломало, сил не было, горло болело. Дождавшись очередного перекура, он лёг на нары и задремал.

– Эй, хорош сачковать! Пошли ещё за дровами, я тебе покажу, как доски без топора ломать, – прогремел Вася над ухом.

– Похоже, я заболел, Василий. Простыл. Ломает всего.

– Как работать надо, так он заболел! Я же говорил, что ты засранец. Не в прямом, так в переносном смысле. Однако, надо тебя пинковым маслом смазать, чтоб не ломало, – пошутил он, но сразу посерьёзнел: – Ничё. Было бы странно, если б мы не заболели. Я-то ко всему привык… Но завтра будешь, как огурец, это я тебе говорю. Температура есть?

– Похоже, есть.

Вася извлёк из рюкзака килограмм таблеток и долго их перебирал, шевеля губами и морща лоб. Потом выругался:

– Ну и напридумают же названий! Шиш запомнишь эти аспирины-озверины. Нет, чтоб написать, где от горла, где от головы. Бля буду, их из одного ведра черпают и потом по разным тюбикам рассыпают! Они же все одинаковые, как патроны! Вот эти два я точно пил прошлый год. Какие-то от температуры, а другие от поноса – я тогда с медвежатины жидко какал, – но не помню точно, какие от чего. Пей обе, хуже не станет. А я покуда баней займусь.

– Так тут и баня есть? – изумился больной, глотая таблетки.

– В десяти метрах, с другой стороны избы. Она маленькая, вся в снегу, ты её потому и не заметил. По-чёрному топится. Я прошлый год в ней с Лилькой парился и на каменку спьяну уселся. До сих пор шрам на задней левой щеке. С утра надо было топить начинать. Ну, поди ещё не поздно, она нагревается махом. Лежи пока!

Он подкинул в печку, сдвинул чайник на кирпичи, чтоб не перекипал, и ушёл. Вале было стыдно лежать без дела, но пока он настраивался в очередной раз за эти дни пересилить себя и встать, вновь уснул.

Проснулся он от толчка в плечо. Воняя дымом, рядом стоял в майке, трусах и валенках банщик:

– Пойдём, попаримся. Баня готова, ужин царский, водка советская.

– Сколько я проспал? – прислушиваясь к своим ощущениям, спросил Валя.

– Часов шесть. Ночью, небось, будешь Булгакина читать да печку кочегарить?

В избе стояла жара. Стены высохли, зато Валя был весь мокрый от пота, и у него ничего не болело.

– Это удивительно! Вась, а я, однако, выздоровел.

– Что, хорошие таблетки я тебе дал? Ни температуры, ни дрисни? В тайге, брат, долго не болеют: или вылечиваются, или сразу умирают. Так что вставай, раздевайся и пошли вениками похлещемся. Стираться будем в другой раз.

В одних валенках они добежали до бани и, пригнувшись, заскочили внутрь. Таких бань Валя ещё не видел. Размером она была с динамитку, только тут оказались нары в две доски шириной на высоте Валиного пупа, потолок был низкий – Вася передвигался скрючившись, – и треть площади занимала куча камней слева от входа, под которой был выложен очаг. В нём ещё мерцали искры. Всё, на что падал взгляд, было смоляно-чёрного цвета, только камни чуть светились бордовым. Вася зажёг свечку и поставил на пол, предупредив:

– Воды мало, тазик один, все стены в саже. Быстренько греемся, моемся, и хватит на сегодня. Я жрать хочу, как из ведра. Проработался, пока некоторые почивали на лаврах.

– Хорошо, что не в бозе.

– В какой позе? Ты это брось!

– Мыться давай, у меня ноги мёрзнут!

Вася буркнул что-то под нос и плеснул кипятком на каменку. Раздалось короткое шипение, волосы на Валиной голове затрещали, по обмороженному носу будто стегнули плетью.

– Твою мать! – он упал на корточки, поскольку внизу была полная зима, по углам белел снег.

– Причём тут моя мать? Я же сказал: пригнись! В бане что-ли никогда не был? Ну, дело прошлое, залазь на полку, я тебя похлещу.

Валя осторожно залез на полок, предварительно обдав его кипятком и блаженно чувствуя, как его истерзанное холодом тело нагревается, набирает такое нужное тепло. Вася ещё наподдал и похлестал друга по костям клейким душистым пихтовым веником. Потом поменялись местами, и веник загулял по жиру с мясом. Быстренько поскреблись ногтями и мыльницами, смыли пот рыжей водой и неторопясь прошествовали домой, вытирая красные лица снегом. На печи неостывал ужин: котелок перловки с говядиной из банки и жареная с луком свинина. В квартире на уровне головы была жара, а то, что на полу вода замерзала, так на то имелись носки и валенки с унтами. Валя оглядел свои мощи в обломок зеркала при свете двух свечей: нос красный, в коростах, губы потрескались, щёки заросли щетиной и шелушились. И что больше всего его поразило и чем он сразу решил похвастать перед мамой по приезду – на плечах синели отпечатки рюкзачных лямок.