Александр Солин - Евангелие от Афея

"Ну, какой же ты мужик, если плачешь?"

Наконец я открываю глаза и вижу перед собой белое лицо отца.

Кстати, о здоровье товарища Сталина. Ну-ка, ну-ка…

Мать с заплаканными глазами сдает меня утром в детсад.

Мы заходим в гардероб, и я с порога вижу, что место перед моим шкафчиком занял какой-то пацан из средней группы. Я по-хозяйски подхожу и отодвигаю его одежду в сторону. Пацан верещит. На него тут же испуганно шикает его мать, моя – на меня, на всех нас – прибежавшая откуда-то воспитательница. На руке у нее красная повязка с черной каймой по краям. Женщины переглядываются и, не сговариваясь, начинают хлюпать носами. Я знаю, что умер Сталин и притихаю, поглядывая на плачущих женщин.

Раздевшись, иду в свою группу. Кругом непривычно тихо. На стене – портрет Сталина с черными лентами по бокам. Дети сидит на стульчиках, говорят только шепотом. Мне дают повязку. Повязка явно велика для моей руки и мои дружки Колька и Витька долго копошатся, прежде чем приспособить ее на место. Воспитательница с заплаканными глазами следит за тем, чтобы мы не шумели.

Так мы сидим до завтрака, потом тихо завтракаем, потом воспитательница читает нам книжку про жизнь Сталина. Время от времени она начинает плакать. Ей вторят девчонки. К полднику весь детсад заливается слезами.

Нас рассаживают перед черным репродуктором, из которого доносится голос диктора с траурными сообщениями. Воспитательницы рыдают, не обращая на нас никакого внимания. Ничего подобного мы еще не видели, мы напуганы. Девчонки плачут навзрыд, начинаем подвывать и мы. Светка Белова, что сидит впереди меня, поворачивает ко мне лицо с крупными слезами на румяных щеках и говорит сквозь плач:

"Жалко Сталина-а-а..!"

Я моргаю глазами как можно сильнее, чтобы выдавить побольше слез. Кто-то толкает меня в спину. Я оборачиваюсь и вижу Витьку Сомова, который знаками мне показывает, что нужно делать: он слюнявит палец и рисует им мокрые дорожки от глаз через всю щеку. Ай, Витька, молодец! И я, спрятавшись за Светкиной спиной, делаю то же самое.

– А вот и я! – врывается в его эфир энергичный голос Проводника. – Ну-с, как наши дела?

– Вижу, вы мало-помалу осваиваетесь? – с ходу продолжил он.

– Пожалуй, – согласился Матвей.

И правда: во время повторного исчезновения Проводника он чувствовал себя гораздо лучше, а с его появлением и вовсе ощутил себя ребенком, который цепляется за руку пришедшей его проведать матери, и ни за что не хочет ее выпускать.

– Что смотрите? – полюбопытствовал Проводник.

– Смерть Сталина.

– Вот как? – удивился Проводник. – Почему? Интересуетесь историей?

– Нет, так получилось.

– Вот уж кому у нас здесь раздолье, так это историкам! Невозможно описать восторг, в который они впадают, узнав о здешних возможностях. Жаль, что вы не из их числа.

– Но я тоже интересуюсь кое-чем – например, жизнью замечательных людей!

– заторопился Матвей, испугавшись, что к нему потеряют интерес, и он снова останется один.

– Ну что ж, у вас еще будет немало возможностей удовлетворить ваше любопытство. Хотя, должен заметить, ни на том, ни на этом свете нет никого, замечательнее нас самих. К сожалению, придавая значение другим, большинство людей забывает о собственной исключительности, проистекающей уже из самого факта рождения. Существовать вопреки всем законам Хаоса, быть частицей мироздания, суверенной корпускулой мирового разума – разве это не чудо, разве это не избранность? Да, согласен: люди в большинстве своем незамысловаты, бесплодны и смешны. Зато они не нарушают субординацию и не вмешиваются в ход истории. Те же, кого они считают замечательными, прослыли таковыми благодаря своей одержимости. Одержимость же не благо, а наказание. Впрочем, об этом после. Итак, на чем мы остановились?

– На том, что со мной ничего не случится, – торопливо подсказал Матвей.

– Я так сказал? – усомнился Проводник.

– Да – что с вами ничего не случится и со мной тоже…

– Ах, да, конечно! – вспомнил Проводник. – Конечно, ничего не случится. При определенных условиях, разумеется.

– Каких условиях? – заволновался Матвей.

– Благоразумие, например. Дисциплина, порядок. Ну, и везение. Необходимо следовать инструкциям, и с вами ничего не случится. Если, конечно, ничего не случится со всеми нами, – обнадежил Проводник и тем же ободряющим тоном уличил Матвея в неуклюжей хитрости: – На самом деле мы с вами остановились на том, что каждый гетакрон найдет здесь свое место. Возьмите хотя бы вашего Сталина. Как вы думаете, кто он?

– Великий тиран, – подумав, ответил Матвей.

– Вот видите, вы до сих пор его боитесь, потому и уклоняетесь от ответа. А Наполеон?

– Великий человек, – в замешательстве ответил Матвей.

– Е-рун-да! – отчеканил Проводник. – На самом деле оба они – великие мясники. И если там, у вас им до сих пор не воздано по заслугам, то здесь они получили сполна! Я уже говорил, что у нас ждет убийц?

– Нет еще, – оробел Матвей.

– Ничто! – грозно провозгласил Проводник.

– Что – ничто? – не понял Матвей.

– Ничто! – потряс посохом Представитель Высшей Справедливости. – Ничто -это значит, что их личности стираются, а их гетакроны складируются в одном из сегментов Зоны. Заметьте, мы не обрекаем убийц на вечные муки, мы их попросту уничтожаем. Совсем. Без следа. Как будто их и не было. Им отказано быть даже космическим мусором. Как видите, ада здесь нет, но есть Справедливость и Возмездие. Так вот, от подобной участи этих двух спасло решение Совета, принятое в отношении каждого из них. Их обязали опубликовать ресурсы – высшая мера для нашего сообщества, ибо нет ничего унизительнее, чем выставить напоказ интимные низости и мерзости личной жизни. Такова судьба всех диктаторов, – удовлетворенно подвел итог Представитель Чистого Разума.

Матвей вдруг вспомнил сцену из детства в исполнении матери и ее подруги. Встретившись на улице, женщины принялись энергично и звучно обмениваться подробностями их молодой, задорной жизни. С какой стати им пришло в голову обсуждать чей-то лоб, сказать трудно, только мать вдруг заявила, что чем шире и выше лоб, тем человек умнее, на что ее подруга возразила, что у Сталина лоб вон какой – и раздвинув большой и указательный пальцы до обидных размеров, втиснула туда лоб вождя – а ума вагон и маленькая тележка. Мать побледнела, огляделась и, понизив голос, нервно забормотала: "Ты что, Мария, совсем рехнулась!? Ты что такое несешь?!" Подруга осеклась, и обе женщины как по команде с вопросительным страхом посмотрели на молчаливо взиравшего на них снизу вверх шестилетнего Матвея: слышал и понял ли он. Не сомневайся, тетя Маша: и слышал, и понял!

– Что ж, поделом, – согласился он. – А что такое Совет?