Ирина Крицкая - Истеричка (сборник)

– Блестящая речь! – Бражник похлопал, и за стеной, в соседнем кабинете, его активно поддержали. – Я все понял, дети – главное. И поэтому ты, дорогая моя, бросила своих детей свекрови и поскакала сломя голову в свою любимую Дум-му-у. В начальство!

– Ради детей! – закричала Чернушкина.

– Конечно! Кто сомневается? Я уже вижу предвыборный слоган! – Бражник вскочил и объявил во все горло: – «Любовь Чернушкина! Ха! Ха! Ха! Ха! Все ради детей!»

– Не ори! – Чернушкина схватила его за пиджак и шепотом объяснила: – Нас могут услышать. Я публичный человек… В городе меня знают… Меня могут узнать…

Бражник согнулся, схватился за живот, стукнулся лбом о столешницу, плечи у него затряслись. Он открывал рот, как подыхающая рыба, но все никак не мог расхохотаться. Бражник покраснел и начал задыхаться. А я смотрела в окно на листья.

По тротуару проходили люди, иногда они заглядывали в окно ресторана. Толстый коротышка в светлом плаще посмотрел на меня и обиженно отвернулся, на плече у него сидел кот, они проплыли медленно вдвоем куда-то в направлении вокзала. А листья падали, кружились, и ветер не давал им приземлиться, они летели за толстяком, догоняли. Кот сидел на плече неподвижно, как сфинкс, и внимательно наблюдал за кленовым листочком.

Аллочка мне что-то говорила, кажется, она сказала, что собирается уйти из банка.

– Продержусь до Нового года, а потом уволюсь. Сейчас не могу, сейчас я потеряю бонусы…

Я это слышала, лет пять назад, поэтому не очень проникалась, я все равно ничего не понимаю, про бонусы, про соцпакет.

– А знаешь… – она вздохнула, – иногда я думаю, что Лиза сделала правильно. Она умерла на эмоциях, на волне… Еще неизвестно, что лучше: умереть сразу или медленно, каждый день, убивать в себе женщину…

«Опять «женщину»! – подумала я. – Что-то все как с цепи сорвались, все говорят про какую-то женщину».

– Ты что, убиваешь? – Я ей не верила.

– Ага. – Аллочка опять похлопала ресницами, мне показалось, она их все-таки немножко нарастила.

Я засмеялась, у нас принято смеяться, если хочется жалеть, и поэтому я засмеялась:

– Уолт Дисней представляет. Фильм ужасов для домохозяек. «Убей в себе женщину или женщина убьет тебя».

Аллочка обиделась, мы все вообще жутко обидчивые, она поджала губы и тоже начала смотреть в окно.

Мимо шагала женщина, высокая брюнетка, в джинсах, лет за сорок. Так вроде бы и симпатичная, но губы у нее были недовольные, уголками вниз. Она несла в руках горшок с большим зеленым кактусом. Ствол у кактуса был длинным, тонким, напоминал по форме… орган. Маленький желтый листок закружился над этим кактусом и зацепился за острую колючку.

Аллочка захихикала, и как-то уж слишком подозрительно.

– Кстати, Бражник, – она сказала, – я тебя сейчас, наверное, сильно разочарую, но слухи про орган сильно преувеличены.

– Ой, боже мой, да мне уже давным-давно без разницы, – отмахнулся Бражник, но быстренько переспросил: – А ты откуда знаешь?

– Оттуда, – ответила она.

– Оттуда? – переспросила Чернушкина.

– Да, оттуда! И не надо на меня так смотреть!

– Я не смотрю. – Я правда не смотрела на Аллочку, я смотрела на листья.

– Тьфу! – Чернушкина отшвырнула палки. – Вот не дадут поесть спокойно! Вот просто тьфу! И сказать больше нечего!

Чернушкина как-то слишком уж долго плевалась, а Бражник ссутулился, нос его длинный грустно повис над тарелкой с вонючей говядиной. Эта новость ему показалась невкусной, неприятной.

– Но почему же нечего сказать? – Он посмотрел на Аллочку, жалостливо, как старушка. – Расскажи. Вы же знаете, я правда очень люблю всякую похабень.

– Не рассказывай, – я попросила.

– Да что там рассказывать, – процедила Аллочка. – В конце декабря, уже елки стояли… Синицкий ждал Лизу в комнате у Гарика. Я ждала Гарика, Гарик загулял в редакции… А Лиза не пришла.

– И как потом… – Чернушкина не успела задать свой вопрос.

– Никак потом! – Аллочка на нее рассердилась. – Потом Синицкий попросил, чтобы я не рассказывала Лизе.

Я опять потянулась к воде. Не знаю, от чего меня мутило – я ничего почти не ела, если не считать несчастный маринованный имбирь.

– Разве можно об этом просить? – Мне стало грустно. – Что ж такой невоспитанный мальчик…

– Мальчик! – усмехнулась Чернушкина. – Да какой он мальчик? Он кабан!

– Вот, да! Да, да, да! – Бражник искал нужное слово, он шарил в воздухе руками и повторил: – Кабан! Какое это точное, какое это объемное понятие! Кабан! Простейший живучий кабан! А Лиза была нежная, Лиза была воздушным человеком, она потому и пришла в такой ужас… Ой, как я ее сейчас понимаю!

Бражник все время двигал предметы, свою тарелку, бокал, корытце с соусом, салфетницу, он все переставил, навалился животом на стол и нас к себе поближе собрал под крылья.

– Послушайте, послушайте, что я скажу, – он перешел на шепот, – там, на балконе, к ней пришло осознанье. Лиза все поняла! Она-то думала, что вокруг нее мужчины, вокруг нее люди, а рядом оказались одни кабаны! Это же страшно… Страшно!

– Да все мужики такие же точно! – Аллочка стряхнула его руку. – Синицкий – обычный мужик. Чем он мог ее спровоцировать?

– День рожденья! – я наконец-то нашла, что ему предъявить. – Зачем он устроил тот день рожденья?

– Да Лиза замужем была! – Аллочка закричала. – Он ей вообще ничего не должен! Это его было личное дело – устраивать день рожденья или не устраивать! Синицкий не толкал ее с балкона, она сама пошла и сиганула! Потому что Лиза эгоистка! Она это сделала всем назло!

Когда Аллочка сказала «всем назло», я сразу вспомнила историю про аспирин. В последнем классе у нее была короткая связь с мужем старшей сестры. Это он ей объяснил, что все мужчины одинаковы, что отношения могут прерываться и не обязывать.

«Ты поняла?» – он у нее спросил. «Да, поняла», – она согласилась.

После этого Аллочка захотела сделать всем назло. Она выпила несколько пачек аспирина, не знаю, сколько именно. Ей стало плохо, она прибежала к маме: «Мама! Я аспирином отравилась!» Вызвали «Скорую», недельку подержали девочку в больнице и вернули домой. Зачем травилась – спрашивали, но Аллочка никому ничего не рассказала.

В июле, когда солили огурцы, соседка кричала во двор через стежку:

– Девчонки! У вас аспирина нету? А то мне в банки нечего ложить.

– Не-е-ету, – ей отвечали, – у нас аспирина нету. Алка весь выпила.

В июле огурцы закрутили, а в сентябре Аллочка уехала в город, учиться.

Бражник этих тонкостей не знал, поэтому все принял близко к сердцу.

– Как ты можешь? – Он запрыгал, и пальчиками сразу дзынь-дзынь-дзынь. – У Лизы был шок! Болевой шок! У нее разрывалась душа!

– Лиза – истеричка, – Аллочка не шелохнулась. – Истерички всегда играют на публику.