Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Какого цвета любовь?

«На „вишни“ надо просить у родителей, или всё же собирать по двору пустые бутылки от пива? – Аделаида долго размышляла на этот счёт, но, подсчитав, к ужасу своему поняла, что альтернатива равна нулю. – Таких денег я не соберу и за год!» У мамы просить не стоит. Она два Аделаидиных прекрасных маленьких колечка, одно с ярко-красным стёклышком, второе – с зелёным, которые ей подарил деда, очень насмешливо называет «драгоценностями» и «бриллиантами». Да, драгоценности! Они такие красивые! Стёклышки так и светятся! Прямо блестят на солнце! Мама скажет, что «вишни» – «безвкусица», «мещанство», «уродство» и попросит, чтоб Аделаида её не «позорила перед людьми».

– Ты и так ходишь как босячка! Самая настоящая босячка! Теперь ещё эти пластмассовые абрикосы на себя прицепи!

– Вишни!

– Какая разница?!

– Все девочки так ходят, и никто не говорит, что это «мещанство»!

– Какое мне дело до каких-то «девочек»?!

То мама говорит «девочки так носят!», То «какое мне дело до других?!»

Мама вообще не разрешала ни салфетки стелить под сахарницу, ни картинку повесить на стену. Она говорила, что это «убожество» и «пошлость», что «стены портятся». Что раньше было такое сословие – мещане, у которых не было достаточно ни образования, ни вкуса, ни фантазии, ни денег. Они вместо настоящих украшений «как перепёлки носили поддельные стеклянные бусы, позолоченные цепочки». Почему «перепёлки»? Разве перепёлки носят бусы? А как здорово было тогда на стенах у тех девочек дома, где она ночевала в Большом Городе, когда деда… Там у них все стены были обклеенными их рисунками с росписью в нижнем правом углу.

А ей так хотелось быть мещанкой! Стеклянные бусы – это так красиво! Блестят, переливаются от света! Очкрасиво! У них в Городе все женщины носят только золотые серьги, и они у них всё время в ушах и всё время маленькие такие и одни и те же. Да и очень глупо носить постоянно одни и те же украшения только потому, что они из настоящего золота! Понятно, если женщина взрослая, идёт вечером куда-то в театр, или на свадьбу, конечно, в пластмассовых серьгах будет нехорошо. Тогда можно надеть и высокий каблук и золотые серьги. А вот если, как её одноклассницы, или девчонки с бассейна вставили себе в уши небольшие серьги, похожие на пять муравьиных пальцев, держащих все вместе блёклый розовый камешек, и ходят с ними и день и ночь, не снимая, и на занятия, и на тренировку, и по улице, и в бассейне. Кажется, что они всё время грязные. Разве такие серьги – украшение только потому, что они из золота?!

Да ладно, серьги! Это всё магазинное. Вот Аделаиде всегда хотелось самой сплести из тряпочек накидку на стул, из кукурузных листьев такую вот интересную корзиночку, и поставить туда бумажные грибы. Аделаида знала, как надо делать грибы из жатой бумаги, а если нет жатой, можно сделать из туалетной, только потом придётся красить акварельными красками, особенно красивыми получаются мухоморы, потому что… потому что… какая разница – почему? Всё равно это – «страшная безвкусица»! Ну и ладно! Всё равно: вот можно сделать куклу из тряпочек и посадить её на диван, можно на занавесках сделать такой шикарный бант и самой из проволочек сплести такую держалку вроде как зажим, можно…

Одним словом – деньги на «вишни» надо просить у папы.

Пойманный в коридоре папа просьбу выслушал внимательно и серьёзно, казалось, даже с душой. Он не стал ничего говорить о «драгоценностях», потому как скорее всего, о существовании «мещанства» как класса даже не подозревал.

– Ти палажениэ в школе исправила? – Задумчиво произнёс он.

Аделаида не поняла: о котором из «положений» в целом идёт речь, но ответила как можно уверенней:

– Исправила!

– Харашо, – сказал папа не менее задумчиво, – тада сдэлаэм так: я тэбэ куплю этат штучка, чтоби ти нэ думала мнэ денги жалка. Мнэ нэ жалка. Всио, всио, что у нас эст – эта ваша, твая и Сёмичкина. Пуст лежит дома. Ти по химии пока нэ принэсла ни одын «пиат». Када принэсёш «пиат» – тогда вазмёш и адениш, харашо?

– Хорошо! – Аделаида была на седьмом небе! Тогда она ещё не знала, чего ей вскоре будут стоить уроки химии от Алины Николаевны Белкиной – дамы принципиальной и строгой во всех отношениях. Алину Николаевну не смущали ни ежевторничные посещения папы с душеспасительными беседами об «успехах» Аделаиды, скорее даже нравились – ведь можно было себя почувствовать настоящим трибуном, около которого паршивый Цицерон просто отдыхает. Не смущали и ледяные взгляды мамы, которыми она обычно во время беседы окидывала собеседника. Алина Николаевна гордо гордилась своей гордостью и очень быстро дала понять Аделаиде, что все её прошлые заслуги в учёбе «яйца выеденного не стоят». Потому что на самом деле все её «пятёрки» – это не от «больших способностей» к учёбе, а «зубрёжка», замешанная на нежелании школьных учителей «вступать в дебаты с её родителями». Алина Николаевна Белкина довольно быстро дала Аделаиде понять, что ей по химии четвертная отметка «три» или «четыре» красная цена. Ни о каких «пятёрках» речь идти не может. Она так же беззастенчиво сообщила, что с такими «очень средненькими умственными способностями» Аделаиде «подошла специальность парикмахера при каком-нибудь банно-прачечном комбинате». Аделаида, конечно, не совсем ей поверила, она всё-таки считала, что банно-прачечный комбинат вовсе не предел, которого она может в жизни достигнуть… Но Алина Николаевна, скорее всего, как и мама, «лучше знала» и считала своим прямым партийным и просто человеческим долгом указать каждому ученику номер его жизненной ниши.

Так и пролежали эти самые бесконечно замечательные «вишни» с синюшными листьями в ящике письменного стола, пока совсем не вымазались чернилами и не выцвели… зато мама папину воспитательную методу очень одобрила.

Сёма продолжал ходить на плаванье, показывал совершенно фантастические результаты. Это было так странно! Такой ленивый, флегматичный и, казалось бы, совершенно без азартный Семён возглавлял сборную города! Его начали возить на соревнования, спортивные сборы. Иногда он не появлялся дома по две недели, а то и больше. Он неожиданно для Аделаиды стал исчезать и так же неожиданно появляться. Дома никто не говорил, не обсуждал, не заострял внимание, дескать, вот Сёма завтра уезжает или послезавтра. Приходишь со школы, а его дома нет – это означало, что он опять уехал. Казалось, он живёт в параллельном мире, по одному с ней адресу, но, как учили по геометрии, оказывается, две параллельные прямые действительно не пересекаются… Последнее их общение было полгода назад, когда Аделаиде вдруг страшно захотелось о младшем брате заботиться, ну, типа как Ирка, у который были и бабушка, и дедушка, и красивые обёртки на учебниках, заботилась о своей младшей сестре Вике. Вот захлестнула Аделаиду то ли зависть к Ирке, то ли внезапная нежность к младшему брату, который не так давно слюнявил ей корочки от булок и сморкался в её кофты. Захотелось ей вылить на него всю свою нежность, как маленькие девочки от избытка чувств целый день могут носиться с шелудивым котёнком на руках, целуя его и выковыривая из глаз козявки. Но ни обниматься, ни ковырять у Семёна в глазах было нельзя. То есть даже смешно! Во-первых бы и сам Семён не дался. Он бы подумал, что сестра сошла с ума. И потом – мама с папой! Это же было бы разговоров на несколько лет! «А помнишь, как ты братика обняла, и он испугался?! Ха-ха-ха!!!» Мама всегда говорила, что надо «скрывать» свои чувства, «надо быть сдержанным всегда и во всём!» Аделаида долго думала и не смогла ничего лучше придумать, как разнообразить Сёмкин пищевой рацион, таская ему со школы разные вкуснющие «сюрпризы».