Према Сундари - Мириам

Воздух стал удушливым, и я чувствовал себя рыбешкой, выброшенной на берег. Я убеждал себя, что играю с ней в прятки. Вы играли когда-нибудь в эту игру? В ней главное – надежда, что вот-вот где-то за углом прячется твой друг. Но Мириам нет в шкафу. Мириам нет под кроватью, нет за шторами… Даже крохотной записки нет. Я сидел на краю кровати, набирая один и тот же номер. – Возьми трубку, прошу. Длинные гудки в телефоне беспощадно разрезали меня без ножа. На столике лежал ее антиперспирант. Я намазал им запястье, глубоко вдохнул и закрыл глаза. На мгновение я почувствовал ее рядом. – Прошу, возьми трубку. К утру гудки становились все длиннее и длиннее. Я допил ее холодное латте и заглянул в шкафчик посмотреть, есть ли там ее документы. Нет, ни паспорта, ни водительских прав не было. – Прошу, возьми трубку. Она не пришла утром. Вечером ее тоже не было. И вообще она больше никогда не возвращалась домой, сколько бы я ее не ждал и сколько бы ни звонил. Мириам ушла. Ушла, пока я спал, словно возлюбленный друг Руми 4 4 Мавлана Джелалладин Руми – выдающийся поэт-суфий Шамс Тебризи. На одну сотую процента я мог понять такой поступок, ведь если Шамс и Руми питали друг к другу величайшую любовь всех времен и народов, то для Мириам я скорее был братом, чем любимым мужем. И я никогда не винил ее за нелюбовь ко мне, ведь сам не давал ей ни малейшей возможности полюбить меня: надоедал ей своими чувствами, навязывался, дышал ею. Я был ее одеждой и макияжем: обволакивал ее собой, проникая в каждую ее клеточку. Я наступал, как война. Где-то в глубине души я знал, что рано или поздно будет перейден рубеж, и она откажется от меня. Я думал, что, будучи отвергнутым, я никогда не буду в проигрыше, ведь не буду ни игроком, ни даже зрителем. И вот когда она ушла, я понял, как же сильно ошибался. Мне казалось, что я никогда не вынесу утраты. Я злился на Вселенную за то, что слишком часто говорил ей, как счастлив, а она решила переубедить меня в этом и, поверьте, небезуспешно. Чтобы я не делал, чем бы ни пытался унять свою боль, это лишь разжигало огонь внутри меня, и он жег меня до самых костей. Я просыпался от того, что меня душило одиночество, и засыпал по той же причине. Мир остановил свое движение, и я остался тет-а-тет с самим собой. Все утратило свое былое очарование и из прекрасного превратилось в уродливую тюрьму. Цветы распускались, выпячивая свои половые органы, привлекая яркой окраской венчика насекомых, птицы щебетали, призывая самок в свои гнезда, сверчки гудели в поисках пищи. Все, что казалось возвышенным, теперь виделось мне лишь жаждой размножения и пропитания. Люди стали мне омерзительны. Я был переполнен отвращением. И не было ничего, кроме темноты в моих глазах.

Каждая третья семья по тем или иным причинам распадается, и это считается обыденным делом. Но когда оно доходит до тебя и крепко сжимает за горло, вот тут уже начинаешь мыслить другими категориями. Пол не имеет значения. По правде говоря, вообще ничего больше не имеет значения. Хотя зачем я это рассказываю? Вы сами прекрасно знаете, каково это.

В конце ноября в мою страну пришли неспокойные времена. Все началось внезапно, но всего за 3 месяца мирный протест перерос в настоящую войну. Я переключил все свое внимание на борьбу за справедливость. Буду с вами честным. Под властью толпы, где нивелируются высшие потребности и господствуют базисные, я мог на какое-то время забыть о Мириам. Не поймите меня неправильно. Мне нужно было решить, хочу я жить или хочу умереть, и война для этого лучшее место. Моему народу осточертела никчемная жизнь в нашей стране, некогда одной из самых богатых в Европе. По неведомой мне причине власти страны делали все возможное, чтобы «слить» мое государство в трубу. Покорные и терпеливые, мы долго молчали, в своем роде, будучи рабами. Рабскую психологию понять очень просто: если ты дашь рабу достаточно пищи, чтобы выжить, он навсегда будет твоим, но, не давая ему вообще ничего, лишь тогда он подымется с колен и заявит о своих правах.

Долгие зимние ночи вместе с сотнями небезразличных я выстаивал на главной площади города. Отряды полиции жестоко избивали своих же сограждан, пропадали журналисты, а активистов находили избитыми в лесах (слава Богу, если живыми). Разочарованный народ, отчаявшийся вконец, запад назвал «Евромайданом», но интеграция с Европой была, наверное, одним из последних наших желаний. Мы протестовали против системы, требуя от властей самого простого: нормальной человеческой жизни. Но словно безмолвных рыб, нас никто не слышал. И в одну из ночей система решила устроить большую рыбалку.

Восемнадцатого февраля протестующие, в числе которых был и я, разумеется, организовали шествие к Верховной Раде, где должны были рассмотреть изменения в Конституции по поводу ограничений полномочий президента (о его золотом батоне и распятых на крестах птицах, уверен, будут говорить еще много лет). Глава Рады отказался регистрировать такой документ, что вызвало огромное возмущение среди нас. Это была та последняя капля, после которой дороги назад уже не было. Начались столкновения с силовиками. В знак солидарности со всех уголков страны на Майдан начали стекаться люди. Чтобы хоть как-то предотвратить восстание, местная власть в страхе перекрыла въезды в столицу, и городской метрополитен прекратил свою работу. Неисчислимые кровопролития, летающие в воздухе коктейли Молотова и шумовые гранаты – вот так проходил день черного вторника. День спустя около восьми часов вечера несколько человек (назову их «неизвестными») подожгли дом профсоюзов. Отряды полиции захватывали баррикады, и один за другим зажигались огни. С голыми руками мы стояли, окруженные со всех сторон «Беркутом 5 5 подразделение полиции специального назначения », и единственное, что отделяло нас от них – огонь. Водомет то и дело обливал нас ледяной водой, и когда, наконец, потухла разделяющая нас линия огня и мы могли посмотреть друг другу в глаза, произошел невероятный трюк. Отряды полиции начали отходить, и народ, обескураженный и в то же самое время почуявший контроль над ситуацией, пошел на них. «Это ловушка!», – кричал я, но в хаосе происходящего меня никто не слышал. Как только молодые ребята перешли границу «нашей территории», чей-то голос из преисподни крикнул «Огонь!». Засвистели в воздухе пули, и в толпе начали падать бездыханные люди. «Небесная сотня», – так потом назовут жертв этого страшного беззакония и посмертно им дадут звание героев страны. В этой ужасной бойне мы были безоружны. Снайперы стреляли в нас, как в тире стрелок сбивает мишени. Тупым тяжелым предметом кто-то ударил меня по голове. Я упал на замершую землю. Словно в замедленной съемке я помню тот миг: горящий майдан, крики людей и тела, которые складывали друг на друга всего в двух метрах от меня. А среди них – молодая девушка в белом пальто с кровавыми пятнами на нем. Я пытался оставаться в сознании как можно дольше, но смог выиграть всего пару секунд.

Читать дальше