Анатолий Зарецкий - Мысли из палаты №6

Вот и теперь повод для ссоры найден. Едва отец уйдет на службу, нам троим, тоже за что-нибудь достанется.

– Пап, а ты какие ордена не получил? – спросил отца младший брат Володя, удивленный словами матери.

Только он в нашей семье еще не знал эти байки. Мы с Сашкой уже давно относились к ним с недоверием, ведь рассказывал батя о своих недополученных наградах лишь, когда бывал изрядно выпившим. У него и так хватало орденов и медалей, а потому мы не понимали, зачем ему хвалиться тем, чего просто нет.

– Да вот, сынок, представили меня к званию Героя Советского Союза, а звание так и не получил, – начал отец свой рассказ единственному из нас дошкольнику, кому это было интересно.

А я, махнув на все рукой, начал собираться к друзьям. Там хоть чувствовался канун праздника. Люди оживленно готовились к встрече с родными и близкими, с друзьями и просто старыми знакомыми. И главное, там не было гнетущей атмосферы обманутых предпраздничных надежд.

– А почему? – спросил Володя отца, как и мы с Сашкой, когда впервые услышали о его боевых заслугах, не отмеченных наградами.

– Ранили меня, а потом вывезли с плацдарма. Кто из наших в живых остался, все получили. Я потом в госпитале в газете прочитал… А кому мы, раненые, нужны?.. Мы Днепр форсировали, и плацдарм удержали, а в газете увидел даже тех, кого не было в первом эшелоне. Подоспели, как раз к наградам.

– А что такое плацдарм?

– Плацдарм?.. Это, сынок, земля на вражеском берегу. До нее доплыть надо, потом отбить у врага, а потом удержать… Пока плывешь, в тебя стреляют. Днепр река широкая. Не убьют, так утонешь… А доплывешь, надо до врага добежать, пока он не расстрелял из укрытий. Тут кому как повезет… Нам повезло. Выбили немцев, закрепились… А с утра началось… Из чего нас только ни утюжили… В живых осталась горстка. Дунь, и нет нас. А немцы этого не знали. Утюжили и утюжили.

– Чем? Утюгом? – рассмеялся брат.

– Да уж утюгом, сынок… Таким утюгом, что только клочья летели. И самолетами бомбили, и снарядами забрасывали, и минами. А вот пехоты, похоже, у них уже было мало. После того, как мы десятка три атак отбили, атаковать боялись. Убивали бомбами и минами, по квадратам, методично… На пятый день и меня ранило, не уберегся.

– Куда?

– Вот сюда. Чувствуешь, рубец?

– Да… Больно было?

– А то. В горячке не заметил, а вот вечером, когда все стихло, тут и прихватило. Нас, раненых, к берегу оттащили. В тот вечер, уже по темноте вместе с подкреплением прибыл комдив. К нам подошел. Ну, говорит, спасибо, гвардейцы, всех представлю к наградам, как обещал. Вы свое дело сделали: плацдарм захватили и удержали, теперь уж мы его не отдадим, отсюда наступать будем… Нас всех переписали. Список комдив лично взял.

– А комдив, это кто?

– Командир дивизии. Он и говорил нам перед форсированием, что всех, кто доберется до берега, захватит и удержит плацдарм до его прибытия, представит к наградам. Пока переписывали, подошел ко мне. Ну, говорит, лейтенант, знаю, как воевал. Если можешь говорить, расскажи, как оно тут было, и подробно о своих действиях.

– А как было?

– Да не стал я, сынок, ждать, пока нас перебьют у берега. Под огнем поднял своих бойцов в атаку, а за нами уже подхватился весь десант. И мы так ударили немцев, что сходу смяли их оборону и ворвались в деревню. А там нас не ждали. Захватили мы тогда весь их транспорт и кучу пленных – удирать-то им не на чем… Да и плацдарм после этого получился такой, что немцам уже стал не по зубам… В общем, комдив поблагодарил за все, пожелал скорого выздоровления и сказал, что за мои действия представит к званию Героя.

– Так он что, папа, обманул?

– Не знаю, сынок. На фронт после госпиталя я уже не попал.

После этого отец обычно рассказывал про орден «Красного Знамени» и медаль «За отвагу», которые тоже не получил. В тот раз батя удивил тем, что впервые заговорил об этом в трезвом виде. Все наши с братом расспросы о войне он обычно игнорировал:

– Не дай вам Бог такое пережить, сынки. Какие там подвиги. На фронте мы о наградах не думали. Дожить бы до вечера. А ранят, не остаться калекой. Ничего интересного на войне нет. Что о ней рассказывать, – говорил он, закуривал папиросу и уходил в другую комнату.

Что он так разговорился теперь, даже не знаю. Но я не стал слушать те истории, которые уже не раз слышал от пьяного отца, вслед за Сашкой потихоньку выскользнул из дома и пошел во двор к ребятам.

В праздничные дни мы старались не попадаться матери на глаза и проводили время у друзей. Наконец вернулся с дежурства отец, разумеется, навеселе.

– Опять пьяный?! – налетела на него мать.

– Почему пьяный? Выпили немного с ребятами после дежурства за праздник, – добродушно ответил отец.

– А о нас ты подумал? Мы тут сидим, ждем его с работы, а он там с ребятами пьянствует.

– С работы я вернулся вовремя, – нахмурился отец, – Что ты, детуня, делаешь из мухи слона? Ну, выпили по рюмочке за полчаса до окончания дежурства. Что здесь такого?

– Знаю я ваши рюмки. Нализался, как свинья!

– Я свинья?! – мгновенно вышел из себя оскорбленный отец, – Ну, ладно, я тебе эту свинью запомню, – пообещал он.

– Запомни, запомни, – дразнила, как обычно, мать, – Если только завтра вспомнишь, пьяница.

– Я пьяница?! – окончательно рассвирепел отец.

– Пьяница-пьяница, – продолжила мстить за испорченный праздник «детуня».

– Я тебе покажу пьяницу. Пьяницу она нашла. Где ты видишь пьяницу? – возмущался, как всегда, отец, но уже спокойным тоном, продолжая переодеваться.

Его переодевание заключалось в том, что он снимал фуражку и парадный мундир. И это все – дома отец всегда ходил, как и на службе, в форменных брюках, рубашке и в сапогах. Штатской одежды и даже тапочек, сколько помню, у него никогда не было.

– Есть, что поесть? – спросил отец, так, на всякий случай, ибо ответ уже знал заранее.

– А для кого мне готовить? Ты там нажрался с друзьями, мне ничего не надо, а ребята и так не голодные, – ответила мать.

– Так и знал, – буркнул отец, схватил веник и принялся подметать всю квартиру: такая работа его успокаивала.

Мать, убедившись, что все идет «по плану», ушла на улицу, посидеть на лавочке с завсегдатаями вечерних посиделок.

Убрав квартиру, отец принялся готовить. Готовил он замечательно, гораздо лучше матери – в годы срочной службы ему пришлось недолго быть поваром. Приготовив целый обед из трех блюд, батя пригласил нас, уже давно изнывавших от дразнящих запахов, доносившихся с кухни:

– Ребята, давайте ужинать, и мать зовите, – попросил он.

Мы с Сашкой давно знали, что это бесполезно – мать вернется домой лишь ближе к полуночи, потом мы все будем просить у нее прощения, и немного поломавшись, она, конечно же, всех нас, включая отца, простит. Направили младшего Володю, ее любимчика.