Дмитрий Смиркин - 108 рассказов

Не зря говорят иногда, бойся своих желаний.

– Ты не можешь ничего не чувствовать. Либо ты врал тогда, либо сейчас.

– Тогда и сейчас. Каждый раз, когда ты этого ждала.

– Но зачем? Я не просила!

– Ты не просила, ты ждала, а это сильнее любой просьбы.

– Ты предал все, что между нами было!

– А если я скажу, что ничего не было? Что всегда была только твоя половина истории?

– Но ты же всегда соглашался со мной?

– Не всегда! Да, я почти всегда делал то, что ты хотела, но делать и соглашаться – вещи абсолютно разные.

– Но мы же делали все всегда правильно?

– Иногда нужно нарушать правила и причинять боль.

– Ты жестокий!

– А ты дура!

– Прошу, останься. Мне ничего больше от тебя не нужно.

– Ты просишь всегда слишком многого.

– Это бред. Я только хочу, чтобы какое-то время ты оставался рядом.

– Что потом? Иногда лучше пожить отдельно. Так будет лучше для всех. Мне уж точно.

– Катись к черту, урод!

– Как скажешь.

Порой очень странные разговоры у мозга с совестью бывают.

Некоторые утверждают, что человек произошел от обезьяны, другие с пеной у рта доказывают, что всему виной зеленые человечки, склонившие когда-то к сожительству земную флору и фауну. Утверждать на этот счет ничего не могу, между тем уверен, что развитые велосипеды произошли от своего советского праотца марки «Бабочка». Конечно же, были велозавры и самокатодзилы до н.э., но «Бабочка» это вершина инженерной мысли. Низкая рама, руль с резиновыми ручками, вензельная звездочка. Наверное, вы догадались по величине разлитого елея, что детство мое было лишено этого венца мироздания. С завистью я смотрел на этот эталон красоты и грации, разъезжая по двору на трёхколёсном лисапеде с брендом «Жук». Конечно же, никакого отношения к известному во всем мире фольксвагеновскому жуку он не имел, хотя в нашей стране кажется, он был у каждого третьего ребенка.

Очень мне хотелось, чтобы мой Жук эволюционировал в Бабочку. Я уж и мозг родителям полировал, и на манер хомяка глазки округлял в их присутствии. Увы, чары мои не действовали. Решил я тогда прибегнуть к оружию массового поражения с нежным именем Бабушка.

Для мамы она была Мама, для папы теща, а для меня Ба. Улучив момент, в один из ее приездов, округлив и выпучив глазки, чуть насупившись, на вопрос, как дела, начал я ей рассказывать о тяготах и лишениях моего дошкольного бытия. Поведал я, конечно же, и про Эликсир бессмертия, коим для меня была Бабочка. Бабуля внимательно выслушала и ничего не сказала, это был хороший знак. Обычно за этим следовал решительный марш-бросок и перемены в жизни окружающих. Ну прям, как после удара ядреной бомбы. Взвел, значит, я часовой механизм с милым именем Ба, затаился и жду, стало быть, свершений. Ждать пришлось на удивление долго. Я уже пылью покрыться успел, восемьдесят шесть раз глаза округлял перед родителями, прежде чем услышал заветное, закрой глаза, сейчас сюрприз будет.

Закрыл глаза, иду на цыпочках к своей мечте – Бабочке. Звучит призывное тад-да-да-дам! Открываю глаза и вижу бабочку-переростка с названием Сура. Сура, как вы понимаете, это совсем не Бабочка. Чтобы вы лучше представляли масштабы эволюции моей Бабочки, скажу, что начавшись с Жука, советский велосипед проходил в своем развитии стадию БАБОЧКА, Школьник, Уралец, Кама и Сура. Последний этап затрагивал жизнь крупных млекопитающих за 18 лет и до гробовой доски. Одним словом, получил я велик на вырост. Причем на такой вырост, что потом только на кладбище. Но существо я оптимистичное и уже через минуту радостно вопил по причине обновления велопарка и наличия у меня дополнительного подвижного имущества. Через десять минут освоил технику катания на велике «под рамкой» на площади своего двора. С тех пор, когда жизнь дарит мне неожиданные подарки, стараюсь не лить слезы, а получать этот этого максимум удовольствия. Если улыбаться жизни, обычно она сдается и улыбается в ответ.

Когда ты едешь на машине, порой ненавидишь пешеходов, идешь пешком – готов собственными руками передушить упоротых водятлов. И так каждый раз – стоит спуститься на землю или подняться чуть выше, восприятие действительности отражается в кривом зеркале.

Однажды моей знакомой довелось в это кривое зеркало заглянуть. Пусть она будет N, как в известной песне Майка. Ей около тридцати. Недурна собой. Стерва. Умная. Не замужем. К своим тридцати успела влюбить в себя женатого мужчину, увести его из семьи, а потом цинично бросить по причине ненужности. Десяток любовников, цветы и конфеты в начале, слезы и мат в финале, одним словом, обычная в меру эмансипированная жизнь среднестатистической девушки. После школы N хотела стать врачом и потому поступала в медицинский. Не поступила. Удивительно конечно, как на фоне малообразованных и плохо говорящих на русском соперников Эскулап ее не заметил. N решила набраться сил, основательней подготовиться и поступить на следующий год. И не поступила вновь. В перерыве, между попытками вступить в гарем Эскулапа, выучилась на медсестру и пошла работать в больницу.

Начинала свою карьеру N в приемном отделении травматологии. Кто там бывал, тот в цирке не смеется. Иногда диву даешься, насколько может быть многогранна человеческая фантазия. Сломанные руки и ноги – семечки в сравнении с нестандартными ситуациями. Лампочки во рту, огурцы и прочие инородные тела в местах для того не предназначенных – вот с чем наряду с травмами приходится иметь дела труженикам приемных отделений отечественных клиник. Вначале N очень жалела пациентов, пытаясь хоть как-то утешать жертв лампочек, паяльников, ножей и топоров. Спустя месяц она была похожа на смерть. Не хватало лишь косы и черного халата. Отвратительно, когда постоянно видишь только человеческие страдания, увеченную плоть, боль и слезы. На счастье N, старшая медсестра, заметив перемены в ее психосоматике, поделилась главным секретом. Если не хочешь зачахнуть и загнуться под прессом чужих проблем, относись ко всем, как к пациентам. Пациент – это не человек, не друг и не враг, почти, как кусок мяса, только говорить умеет и при неправильной готовке портится. Все, что ты должна с ним делать, написано в рецепте его приготовления, написанным врачом. Врач – шеф на кухне, медсестра – поваренок.

После этого жизнь N переменилась. Она больше никого не жалела. Ну, как можно жалеть эскалоп, беляш или гренку. Цинично, безэмоционально она колола пенициллин, помогала шить, бинтовать, вправлять и ампутировать. Казалось, она выучила главные больничные правила и проживет с ними до финиша.

Но скоро все изменилось.

На очередной диспансеризации у нее выявили мастопатию, потом рак правой молочной железы. Диагноз врачей для незамужней нерожавшей девушки звучал как приговор – мастэктомия.