Анатолий Зарецкий - Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу. Книга вторая

Вечером получил очередное послание от того же лейтенанта Макарова. Это был очередной отказ на мою просьбу об увольнении, адресованную министру обороны СССР.

Настроение резко упало. Я размышлял о бесперспективности борьбы с системой, которая, очевидно, настолько окрепла в борьбе со всеми, мне подобными, что отработала стандартный ответ, размножаемый типографским способом, за подписью мистического лейтенанта Макарова.

Но я уже закусил удила. Меня теперь не остановить никому и никакими средствами, потому что мне терять нечего. Я уже и так потерял самое ценное, что было в моей жизни – мою любимую Людочку. И теперь осталась единственная ценность – это моя жизнь, которая со смертью невесты давно потеряла всякий смысл.

В ту бессонную ночь после очередного кукиша от виртуального лейтенанта Макарова нужны были хоть какие-то положительные эмоции.

«Мне весна подарила крылья», – вдруг откуда-то снизу-сбоку всплыла в памяти ключевая фраза одного из моих юношеских стихотворений, – «Я парил в небесах бескрайних, и мне глаз твоих звезды светили», – тут же припомнилось и ее продолжение…

Но ведь все это было, было!.. И весна, подарившая крылья, и бескрайние голубые небеса, и звезды в глазах любимой… Я никогда тебя не забуду, Людочка, потому что именно ты, моя миленькая подружка, подарила мне и первую весну, и крылья, поднявшие в небо в прямом и переносном смысле… Как жаль, что все это в прошлом, которое нет-нет, да и напомнит о себе щемящим чувством неповторимости тех самых счастливых мгновений моей жизни…

И я стал вспоминать дни нашей с Людочкой неповторимой весны. Какими чудесными они были – эти яркие дни нашей первой любви! С того самого первого дня и вплоть до дня моего отъезда в Крым, мы с Людочкой встречались ежедневно. Иногда то были короткие встречи – не больше, чем на часик-полтора. Обычно это было накануне моего, или ее экзамена. А чаще всего, мы были вместе все вечера напролет. И нам, вопреки опасениям живущего во мне скептика, никогда не было скучно вместе.

В первые дни после памятного восьмого апреля, мне показалось, что Людочка стала меня стесняться. Она почти перестала обращаться ко мне по имени. Она избегала прямых взглядов и часто смущалась, заметив, что смотрю на нее. А мне так хотелось смотреть и смотреть на ее прекрасное личико и видеть, хоть иногда, ее чудесные глаза и открытую, добрую улыбку.

Я отметил, что она стала чувствительней к моим словам. Что бы ни говорил в те дни, выслушивала очень внимательно и, казалось, принимала за чистую монету даже мои дурацкие шутки, которые всегда преподносил с очень серьезным видом. Я не мог понять причину этих перемен, но они вовремя насторожили. И я постарался рассказывать Людочке только то, что ее тогда могло интересовать. Стал тщательнее выбирать слова и выражения. И вскоре некоторая, возникшая было, напряженность в отношениях постепенно исчезла.

А двенадцатого апреля мы вместе искренне радовались успешному полету Юрия Гагарина.

– А ты мог бы стать космонавтом? – спросила Людочка.

– Не знаю, – честно ответил ей, – Я даже не думал, что все это произойдет так быстро. Мне всегда нравилась фантастика, и часто хотелось побывать вместе с героями книг на какой-нибудь планете. Но даже в детстве понимал, все это будет нескоро. А оказалось, полеты в космос уже так близки. К тому же Гагарин – летчик. Я тоже хочу стать летчиком. И если удастся стать классным летчиком, все может быть… А так никакого страха перед полетами не испытываю. Мне все это давно интересно и даже любопытно. Я обожаю новую технику и вообще все новое, неизведанное.

Похоже, мои слова понравились Людочке, и она впервые улыбнулась, как прежде, глядя прямо в глаза.

В ту ночь долго не мог уснуть, размышляя над словами Людочки. А ведь она подсказала цель моей жизни. И я решил больше не размышлять, кем стать. В то лето мне предстояло научиться летать. Планер – отличная школа летчика. Но чтобы стать летчиком-космонавтом, как Гагарин, надо летать на самолетах. А значит, второй шаг – это полеты на спортивных самолетах в аэроклубе. И, наконец, третий – училище военных летчиков.

Дальнейшие шаги пока трудно было даже вообразить, а потому планировать их было неразумно…

Под влиянием полета Гагарина и разговора с любимой меня вдруг снова захватили в плен рифмованные строки, которые быстро сложились в стихотворение «на злобу дня». Почему именно на злобу, не понимал, но так тогда говорили.

Я так и не рискнул показать это стихотворение Людочке. Мне оно тогда представлялось нескромным. В нем слишком очевидно было отражено желание достичь невозможного. Людочка могла бы подумать, что я просто несерьезный человек, по-детски относящийся к ее словам, в которые она, похоже, искренне вкладывала свои девичьи мысли и чувства.

Все изменения в Людочке сразу стали понятными, когда одиннадцатого мая мы, наконец, без слов открылись друг другу в наших чувствах. В тот памятный день я стал ее Ромео, а она – моей любимой Людочкой.

Все оставшиеся дни до моего отъезда в Крым, мы были по-настоящему счастливы. То были лучшие дни нашей жизни…

И вот он настал – наш последний вечер перед долгой разлукой. Мы встретились с моей любимой Людочкой так, как это было только в ту нашу весну.

Едва завидев друг друга, бросились навстречу, невольно ускоряя шаги. Мы остановились друг против друга, улыбаясь той особой улыбкой радости и обожания, какая может исходить только от чистых душ и любящих сердец.

И теперь я смотрел в глаза любимой, с удовлетворением обнаруживая там только нашу большую любовь. А она не отводила их в смущении. Я взял руки моей любимой Людочки в свои:

– Здравствуй, Людочка.

– Здравствуй, Ромео.

И мы, как всегда в те дни, взявшись за руки, отправились по нашему самому дальнему маршруту. Мы никогда не говорили о своих чувствах, но очень любили обсуждать последние фильмы о любви, которые недавно посмотрели в кинотеатре, или по телевизору. А иногда Людочка просила прочесть книгу, которая ей недавно понравилась, и потом мы горячо обсуждали ее содержание. Это всегда была одна из книг о любви. Я не читал такие книги. Они мне были неинтересны. Но когда об этом просила Людочка, мгновенно проглатывал рекомендованную книгу, и в разговоре с любимой мог цитировать целые страницы текста. Людочка поражалась моей памяти, и мне были приятны ее похвалы.