Я. Анатолий - Наставница

Давно, любимая богами,
Привольно Таврия цвела!
Вокруг стадами, табунами,
Вся степь раздольная жила…

В сухих полях страда кипела, —
Был слышен шум рабочих кос…
…И грустно украинка пела
О красоте девичьих грёз…

В зените – жаворонка трели
Ласкали вычурностью слух,
Луга подсолнухом желтели
И источали пряный дух…

А на пригорках, где дороги
Замысловатые вились,
Тянулись сёла – их пороги
Обозначали новь и жизнь…

Дубов размашистые лапы
На берегах держали тень…
Ржаной соломой крыты хаты…
Из веток выстроен плетень…

И ив плакучие деревья
Купали веточки в прудах, —
Там и моя была деревня,
Рождённая в мирских трудах…

И далеко – не для забавы —
Курился жаркой пылью шлях,
Туда, где тёмные дубравы
Держали небо на плечах…

Деревни полнились молвою
С далёких и седых времён,
Что здесь, дорогой столбовою,
Проехал Пушкин… Как смешон,

Кто в эти небылицы верил…
Что делал он тут вообще?!
А просто так! – он вёрсты мерил,
В кибитке лёгкой и плаще…

Была осенняя погода,
День яркий – светел, чист!
Вот только-только что природа
В багрянец выкрасила лист…

И небеса налились синью, —
Хотя высокие пока,
По ним ползли свинцовой тенью
Порой с дождями облака…

От солнца блеск, – протуберанец
Тепло уже не то дарил…
И дерзкий ветерок румянец
На всём обличье наводил…

Его лошадка коновязью
Вполне довольная была, —
Овсом, травой, сноповой вязью —
Она взбодрилась, ожила…

Он пил вино, ел мамалыгу…
И громко, весело шутил…
Хозяина – ту прощелыгу! —
В себя, как девицу, влюбил…

А молдаванин – тьфу, уроду! —
Когда бы «сальцем» потчевал,
Поэт восторженную оду
В честь сала точно написал…

В трудах про яства ведал мало,
Но, всё-таки, всуе писал,
А вот про сало – «нашэ сало»!
Забыл? Не нравилось? Устал?

Он про джамбу – тот чай калмыков! —
И на крупицу не наврал!
Сказал про чай, пропахший лыком:
«Такой бурды я не пивал!»

…Он краски все – верь заверенью! —
Своих стихов от рощи взял,
Когда писал свою «Деревню…»
Деревню нашу представлял…

На той тропе, что возле камня,
Всегда лежал огромный кот,
Его рождения не помня,
Все верили – в нём знатный род!

На всех взирал суровым взглядом,
Ел колбасу и – обнаглев, —
Купал усы под водопадом…
Был левотигр, иль тигролев…

Хоть рядом рос не дуб, а яворь…
И сказки детям он не врал, —
Застывший, будто серый мрамор! —
О многом помнил, много знал…

И вот, когда поэт обедал
В корчме в тот день у молдаван,
Ему всё с радостью поведал —
И быль, и небыль рассказал…

Не всё кончается на свете —
Минуло много дней и лет, —
Но память о родном поэте
Оставила неистребимый след…

Бежали розвальни накатом
В упряжке тройки лошадей,
Их встречный ветерок лохматил, —
У каждой грива точно змей!..

Ямщик же песне предавался,
Он грустно и негромко пел,
И лошадей сдержать старался, —
Чинил их рвению предел!..

В санях же дама восседала,
В тяжёлый кутаясь тулуп,
Не то задумалась, дремала,
Но лик спокойный, и не глуп…

Везде – от края и до края! —
Блестели чистые снега…
Вот только стихла вьюга злая,
В лощинах улеглась пурга…

Светился ярко купол неба —
Как нимб возвышенный горел! —
От сёл далёких запах хлеба
И убаюкивал, и грел…

С бугра раздался вой протяжный —
Щемящий душу волчий вой! —
Рванулась тройка в бег отважный —
Почти летела над землёй…

Ямщик упрямый и бывалый,
Всё понял сразу, оценил,
Прикладывал он труд немалый
И тройкой той руководил…

Держать! Держать! Чтоб не успела
Упряжка в сторону свернуть…
Дорога наледью гудела,
Стрелой летел навстречу путь,

А следом мчалась волчья стая, —
Её пьянил и пот, и храп!
Глазами жёлтыми сверкая,
Неслась, не ощущая лап…

Особенно вожак старался —
Вот-вот подрежет коренную…
Миг до прыжка всего остался,
Он победит!.. И возликует!..

В морозном воздухе щелчок
Звучит отрывистым ударом!
Волк совершает кувырок,
Дыша ещё горячим паром,

Упал, как бездыханный сноп,
К ногам оторопевшей стаи…
А кони, подняты в галоп,
Своим аллюром улетают…

Не сразу выветрился страх
В глазах горящих стойко!
С кровавой пеной на губах,
В село примчалась тройка…

Столпились конюхи вокруг,
Во всём забота, рвенье…
Самих их бил озноб, испуг,
И радости сомненье…

Бледнея, вытянулись лица,
Когда откинули тулуп,
Там не безмолвная царица —
Лежал щемящий душу труп!

Безвольно распростёрты руки,
Запутанные волоса, —
Как символ женской муки,
Сверкала толстая коса…

Хромой и жёлтый, лекарь местный
Дал ей понюхать нашатырь…

И запах на тот час – прелестный! —
Не оценил бы лишь упырь…

Тянулось долго ожиданье, —
В нём все казнились, извелись, —
…Теней вдруг лёгкое касанье —
Её чела коснулась жизнь!