Егор Шиенков - Большая Игра. Антивирус

Я висел в серой пустоте среди гигантских цепочек ДНК и вполне спокойно размышлял о таких вещах, как причины, по которым я сюда попал, происхождение этого места, последствия моего здесь пребывания и возможные пути возврата к привычной действительности. Честно говоря, ни на один из этих вопросов мне не удавалось найти даже намека на возможность ответа.

Спустя какое-то время я оставил попытки научно объяснить происходящее и решил перейти к сугубо утилитарным вещам, а именно – определить характеристики этого места, используя доступные органы чувств. Первое, что выделялось на фоне всех фактов, так это система перемещения. Я мог двигать руками и ногами, но это не давало никакого изменения положения в пространстве относительно окружающих меня лент-перемычек. При этом я даже ни на чем не стоял и ни к чему не был подвешен. Ощущения, что я плыву в невесомости, тоже не было. То есть не то чтобы я когда-то уже испытывал это ощущение и мне теперь было с чем сравнить, просто я был уверен, что когда твое тело невесомо, это как-то отражается на твоих ощущениях. Не знаю, каким образом, но они точно должны отличаться от обычного состояния. Здесь же никакого отличия не было, за исключением того, что на подошвы ботинок не чувствовалось давления поверхности, на которой стоишь. Я мог дышать. Это был бесспорный факт, поскольку прошло достаточно времени, чтобы недостаток кислорода фатально сказался на моем организме. При этом воздух, как и притяжение, был какой-то искусственный. При вдохе он не ощущался: он не холодил неба своим потоком и как будто имел нулевую плотность. Температура пространства, кстати, была тоже никакая: ни холодно, ни жарко. Я как будто лежал в ванне с водой, температура которой была равна температуре моего тела с точностью до десятой доли градуса.

Возможно, из-за такой всеобщей нейтральности этого места я так быстро успокоился. Пейзаж тоже не вызывал сильных эмоций. Никаких ярких цветов, размеры не ясны. Его нельзя было назвать ни красивым, ни зловещим, ни скучным, ни грандиозным. Даже его непривычность уже поблекла, оставив после себя лишь всю ту же присущую всему нейтральность.

Я чувствовал, как растворяюсь в этой нейтральности, тону в ней. Я начинал понимать, что все то, что волновало меня еще вчера, не просто не значительно, но по большому счету не существует. Все это всего лишь микроскопические ниточки в одной из бесчисленных спиралей, которые меня сейчас окружали. И теперь я вижу их с другой стороны, с изнанки. Но это как раз и есть та сторона, которая показывает настоящий вид. Это как задняя стенка телевизора, которая, несмотря на то, что ничего не демонстрирует, тем не менее, более точно выражает собой сущность самого прибора.

Я расслабился, закрыл глаза, и меня окутало ничто. Оно сначала окружило мое тело, затем капля за каплей проникло в него через поры кожи и, наконец впитавшись в каждую его клеточку, стало расползаться, увлекая тело за собой. Я расширялся, заполняя все вокруг.

Не знаю, сколько это продолжалось, поскольку с таким понятием, как время, в этом месте тоже было не все ясно, но когда я все-таки открыл глаза, я сразу заметил в окружающей обстановке движение. Причем оно было очень даже значительным, и, судя по всему, двигался именно я. Мое тело приближалось на приличной скорости к одной из спиралей. То, что скорость была приличной, я определил по тому факту, что спираль, которая, судя по траектории, была целью моего движения, быстро увеличивалась в размерах. Поскольку этот размер был единственным моим ориентиром, можно было бы, конечно, легкомысленно предположить, что никакого движения нет – просто спираль по каким-то своим внутренним причинам решила подрасти. Однако нечто внутри подсказывало, что дело все-таки во мне. Меня засасывает эта спираль, а точнее, какая-то точка на ней. Ведь мое место именно там, куда сейчас стремится мое тело, и, оказавшись вне его, я нарушил некий баланс сил, и теперь, побывав в верхней точке амплитуды, маятник возвращается обратно с нарастающей скоростью.

Спираль все приближалась. Сначала ее диаметр стал размером с автобус, затем со стадион, и вот я уже перестал видеть ее полностью – я летел в серую стену. Перед тем как врезаться в нее, я зажмурился, но перед тем как зажмуриться, я успел увидеть, что серая стена на самом деле представляет из себя не четко выраженную поверхность, а нечто неопределенное, состоящее из множества поверхностей, углов, линий и окружностей.

Никакого удара о стену не было. Я открыл глаза и увидел тот самый переход метро у схода с эскалатора.

После того, что произошло со мной в метро, ни в какой офис я, конечно, уже не поехал. И не потому, что был настолько шокирован случившимся, что потерял работоспособность. Просто наиболее емкое описание того, что я чувствовал, звучало очень просто: «все изменилось». Абсолютно все! Как внутри меня, так и снаружи. И в этом новом мире я не мог вспомнить, зачем я должен ехать в офис. И зачем я туда ездил все эти годы. Я помнил объяснение про то, что в офисе работа, за которую мне платят деньги. И что на эти деньги я покупаю все, что мне необходимо. Но это звучало как-то несерьезно, по-детски. Поэтому я вышел из метро на той же станции, что и вошел, и набрал номер своей фирмы. Попросив соединить меня с помощницей, я сообщил, что заболел и в ближайшие пару дней буду отсутствовать.

Мне нужно было время, чтобы вспомнить причины, по которым я туда хожу каждый день. При этом я уже тогда сомневался, что вообще их когда-нибудь снова найду. Мне казалось, что они в принципе навряд ли существуют, хотя сразу в этом признаться себе было слишком. Даже после того, что со мною произошло.

Сейчас я отдаю себе отчет в том, насколько описанная трансформация звучит неправдоподобно. Как может нормальный человек поменять свое мировоззрение за каких-то несколько минут. В поддержку справедливости своего повествования могу сказать лишь следующее. Во-первых, речь идет совсем не о минутах. Уже тогда я понимал, что все началось гораздо раньше, много лет назад на той самой раскладушке. Все это росло во мне, подпитываясь фактами из внешнего окружения, и теперь просто разорвало ставшую тесной оболочку рационального объяснения. Во-вторых, то, что произошло со мной в метро, никак невозможно было классифицировать как заурядное и даже правдоподобное событие. Соответственно, и реакция должна была бы быть за гранью того, что считается с обывательской точки зрения правдоподобным.

Закончив разговор, я отключил мобильный телефон и положил его в портфель. Мне необходима была тишина в эфире, время для того, чтобы найти точку опоры, и другие люди со своими проблемами из вчерашнего мира мне были ни к чему.