Галина Альвергнат - Все к лучшему

Года три назад она вычитала в одной статье, что все жены алкоголиков похожи друг на друга, что на их лицах одинаково отражаются одинаковые чувства: чувство безнадежности, постоянной тревоги, покорности судьбе и еще что-то неуловимое, что было названо в статье синдромом жены алкоголика. Эти женщины теряют интерес к жизни, перестают замечать ее разнообразие и, все более погружаясь в свою беду, опускаются все ниже. Так алкоголик, падая сам, тянет за собой свою семью. Анна любила жизнь во многих ее проявлениях. Смена времен года, литература и искусство, окружающие ее люди, ее работа и ее ученики, и еще многое другое было ей интересно и важно. «Кать, – спросила она подругу некоторое время спустя. – Скажи, я похожа на жену алкоголика?» – «Слава богу, нет, – ответила всегда с ней откровенная и сразу все понявшая Катерина. – И знаешь, почему? Тебе родители столько хорошего передали, что продержишься еще, не знаю, сколько.»

После этого она старалась еще глубже прятать от людей свои проблемы, не замыкаться в себе, оставаться открытой для общения и всего, что ей было интересно. Но тревога, неуверенность в завтрашнем дне, страх за себя и за детей – всегда оставались внутри нее.

Короткий вечерний разговор принес неожиданное облегчение, какую-то неясную надежду. Надежду на что? Она не знала. Но уверенность подруги странным образом передалась ей. «Все наладится, все к лучшему.» Неужели это может действительно произойти? Неужели может действительно закончиться длинный и такой тяжелый период ее жизни?

Со смутной надеждой на что-то лучшее впереди она спала спокойно, в первый раз за много дней.

Катерина ждала ее в машине недалеко от школы. Некоторое время они молча ехали по городу, а затем машина свернула в сторону Берендеевки. В парке в это время дня было безлюдно. Конец сентября, и со вчерашнего дня установилась безветренная и солнечная погода. Дорожки парка были устланы опавшими листьями, которые тревожно шелестели под ногами.

– Сядем здесь, – остановилась Катерина около одной из скамеек. – Скамейка чистая и на солнечной стороне, заодно и погреемся на солнышке.

– Похоже на эпизод из шпионского фильма «Встреча секретных агентов в безлюдном месте», – пошутила Анна.

– Прямо в точку. Я действительно выбирала место, где нас никто не может услышать, даже случайно. Держи бутерброд, разговор будет не коротким, пообедать времени не останется.

– Кать, ты меня пугаешь. К чему эта секретность?

– Секретность, дорогая моя, необходима, и ты сейчас поймешь, почему. Но вначале я хочу тебя попросить о двух вещах. Первое: не отвергай сразу то, что я тебе предложу. Подумай хорошенько, я со своей стороны уверена, что это единственный выход в твоей ситуации. Второе: об этом не должна знать ни одна живая душа. Это в твоих и в моих интересах тоже. Даешь мне слово?

– Даю, конечно. Кать, это в самом деле так серьезно?

– Очень серьезно. А теперь слушай. В Москве есть одна фирма, которая работает по связям с заграницей: туристические и деловые поездки, контракты и т. д. Но это одна сторона их деятельности, легальная. Другая, нелегальная: они отправляют за границу, чаще всего в США, оказавшихся в сложной ситуации русских беременных женщин. Там эти женщины заключают контракт с богатыми и очень богатыми супружескими парами, которые по разным причинам не могут иметь детей. Женщины остаются в стране до момента рождения ребенка, затем оставляют его в той семье, с которой заключили контракт, получают деньги и возвращаются в Россию.

– Продают своих детей?! – ужаснулась Анна.

– Если хочешь, это можно назвать и так.

– И ты решила предложить мне сделать также?

– Да. Я слышала краем уха об этой фирме раньше. А на прошлой неделе, когда была в Москве, разузнала обо всем поподробней и даже нашла людей, которые помогут тебе попасть туда, потому что, сама понимаешь, просто так, с улицы, тебя никто не возьмет. Дело-то не совсем законное и даже совсем не законное.

– И ты всерьез мне все это говоришь?

– А ты как думаешь?

– Кать, ты хоть понимаешь, что ты мне предлагаешь? Я же всю мою оставшуюся жизнь буду чувствовать себя виноватой и несчастной!

– А сейчас ты счастлива? А сейчас ты не чувствуешь себя виноватой? Разница только в том, что сейчас ты чувствуешь себя виноватой перед тремя самыми близкими тебе людьми, а через несколько месяцев их будет уже четверо. А ситуация твоя останется прежней, нет, не прежней, она будет еще хуже, чем теперь. Но теперь ты можешь ее изменить, а потом будет слишком поздно.

– Но мой ребенок…

– Конечно, твой. Но разве ты его хотела? Разве он будет долгожданный? Он ведь не просился на этот свет, это глупая мамаша его зачала, а теперь не знает, что с ним делать. И ты, уверена ли ты, что он скажет тебе потом спасибо? Уверена ли ты, что он не спросит тебя: зачем ты меня рожала, если нам даже жить негде? Уверена ли ты, что твои дочери не спросят тебя о том же самом?

Анна молчала: ни один разумный довод в голову не приходил. Так сидели они некоторое время молча, наблюдая за голубями, которые прохаживались неподалеку.

– Боже мой, Катя, – первой прервала молчание Анна. – Я же понимаю, что во всем, что ты говоришь есть значительная доля правды. Но знала бы ты, как холодеет на сердце от одной мысли, что я могу решиться на такое…

– В общем так, дорогая моя, думай и решай. Я хочу тебе сказать, что если ты откажешься, честное слово, я больше никогда не вернусь к этому разговору, никогда тебе его не напомню и никогда тебя не укорю. Но если ты примешь решение, если согласишься, я помогу тебе во всем. Я даже уже продумала, как надо все это организовать. Но о подробностях и деталях не сейчас. И еще одно, очень важное. Я хорошо понимаю, что то, что я тебе предлагаю не лучший выход, но другого я не вижу. Я не знаю, как по-другому… И если это грех… Конечно, это грех, я готова разделить его с тобой.

Они помолчали еще некоторое время. А затем Аня робко предположила:

– Думать и решать надо, конечно, быстро.

– Да, времени у тебя немного. На все про все несколько недель, максимум месяц. Скоро твой живот будет заметен, и тогда ничего уже нельзя будет изменить.

В ответ Аня только кивнула головой. Говорить она не могла: мешал комок в горле и близкие слезы.

Оставив нетронутые бутерброды на скамейке, они вернулись к машине. Обратную дорогу тоже молчали, любые слова сейчас казались лишними, неуместными.

7

Несколько следующих дней прошли как в тумане. Она разговаривала, отвечала на вопросы, выполняла привычные обязанности, но думала все время о другом. Мысли бились и путались в голове, не давая сосредоточиться. Она не знала, всем ли это было заметно, но ее старшая дочь, Наденька, деликатная и проницательная не по годам, заметила как-то утром: