Дмитрий Шестаков - Трансмиттер

Не теряя времени, Афанасий подбежал к пирамидам и стал разбирать их, наполняя камнями корзину. Заполнив, он подсел под нее, закинул лямки на плечи и с трудом встал. Тонкие веревки врезались в плечи, круглая корзина перекатывалась по спине, выступающие прутья кололи тело. Слегка подпрыгнув, Афанасий поправил ношу. Сведя лопатки и прогнув поясницу, он образовал в спине небольшой желобок, в котором разместилась корзина. Оглянувшись вниз и задержав взгляд на ленточке реки, он двинулся вверх, ступая по серым валунам.

Там, где камни были небольшие, можно было идти по ним, аккуратно перешагивая с одного на другой. По камням размером с легковой автомобиль приходилось карабкаться, цепляясь руками за выступы. Периодически на пути встречались валуны размером с грузовую фуру и даже больше. Их Афанасий обходил, заранее взглядом просматривая удобный путь. Периодически он оставлял на камнях небольшие туры из двух-трех маленьких камушков, отмечая обратный путь. По мере подъема уклон становился круче, все чаще при передвижении даже по небольшим камням приходилось подключать руки. Начали встречаться снежники. Некоторые из них можно было обойти, крупные Афанасий преодолевал, предварительно перед каждым шагом выдалбливая ботинком ступеньку в твердом слежавшемся снегу.

С набором высоты становилось холоднее, ветер усиливался, но, разгоряченный подъемом и ношей, Афанасий уверенно двигался вперед, не обращая внимания на летящие в лицо клочья облаков, ледяные пощечины ветра. Забравшись на вершину, он присел, опер корзину о камень и высвободил плечи. Завалив ее на бок, вывалил содержимое. Из принесенных камней сложил две маленькие пирамидки. Пока складывал, немного отдышался и восстановился. Под ним, скрывая под собой землю, плыли серые облака нижнего яруса. Сверху облака верхнего яруса заслоняли солнце. Они были настолько плотные, что местонахождение небесного светила на небосклоне можно было определить весьма условно. Путь вниз показался заметно легче, но бдительность Афанасий не терял, сохраняя концентрацию, чтобы не оступиться.

Вернувшись к пирамидам, он без промедления начал наполнять корзину, изредка бросая косые взгляды на далекую, недоступную реку. Подступала вечная его спутница – жажда. Второй подъем уже не был столь легок и свеж, как первый. Появилась одышка и испарина. Вслед за жаждой пришла ее лучшая подружка – усталость. Пирамиды уменьшались предательски медленно. После очередной ходки Афанасий позволил себе пятиминутный отдых, растянувшись на неровном, кочковатом мхе. Все так же свистел лютый ветер, все так же цеплялись за склон обрывки небесного пара. Тело быстро остывало и начинало мерзнуть.

Наполнив корзину остатками камней, Афанасий тронулся в крайний путь. Усталость сказывалась на восприятии и скорости реакции. Все чаще нога соскальзывала с влажных камней, и тогда тяжелая корзина заваливала его в бок, приходилось падать на острые камни, терпеть, вставать, и идти дальше. Все чаще терялся путь, в облачном тумане черной громадой возникал огромный валун и Афанасий бродил из стороны в сторону, ища обход. Пронизывающий ветер холодными кинжалами проникал под одежду, выдувал остатки тепла, и не было уже возможности согреться движением, потому что силы таяли с каждым шагом. На вершине он упал на колени перед выстроенными им пирамидами, корзина завалилась на бок, камни из нее рассыпались по таким же, как они, осколкам застывшей миллионы лет назад магмы. Замерзшими, не слушающимися от холода пальцами, Афанасий собирал их и складывал в пирамиды, завершая их навершия. Он чувствовал, что конец уже близко, последние остатки сил вытекали, таяли. Стоя на коленях, он знал точно, что подняться на ноги больше не сможет. После того, как последний камень попал на свое место, на вершину опустилась черная туча и поглотила все вокруг.

– Что ты так долго. – недовольно сказала жена, вставая с пня. – Я уже озябла вся.

Афанасий открыл глаза. Он сам, жена его и все вокруг по щиколотку было завалено опавшей хвоей. Он устало опустился на эту мягкую подстилку, нашарил рукой фляжку с водой и жадно приложился к ней. Уже вечерело, краски потускнели, и в лесу воцарилась мертвая тишина. Никто не трещал, не щелкал, не пыхтел, не прыгал по веткам. Машка недовольно отряхивалась от сосновых иголок, сняв плащ, вытряхивала их из капюшона.

– Вставай давай, чего разлегся. Я устала, замерзла и хочу есть! Пошли к Таньке. – сказала она и, не дожидаясь мужа, пошла по лесу, правда в совсем в другом направлении.

Афанасий не стал ее задерживать, полежал еще немного, переводя дух, еще немного попил воды, затем стал собираться, отряхиваясь от опада. Две красавицы-сосны стояли сухие, укоризненно качая на ветру голыми ветками. Вскоре вернулась жена.

– Ты почему не сказал мне, что я не туда пошла? Избавится от меня хотел, да? Да я тебя сама брошу, дурака! Пошли давай.

Она бодро, позабыв про палки, пошла в нужную сторону, а Афанасий взял жерди, с которыми до этого шла жена, и, опираясь на них, побрел за ней. За счастливой, полной сил и энергии, позабывшей про колени женой, было трудно угнаться. Когда он подошел к вагончику Аркадия, мотоцикл с коляской уже тарахтел на холостом ходу. Афанасий сел на люльку, руками за штанины перенес по очереди обе ноги внутрь и опустился на сиденье. Подождав немного, потянулся вперед и два раза крутанул ручку газа. На звук вышли Аркаша и Машка.

– Ты чего это тут разлегся, вылазь, я в люльке поеду. – возмутилась жена. Но Афанасий никак на это не отреагировал. Постояв немного, Машка села позади водителя и все трое помчались в деревню.

Наевшись домашней похлебки из бараньих ребрышек и запив это поллитровой бутылкой водки, Машка со своей сестрой Танькой сидели за столом на кухне и чесали языки.

– Знаешь, Танька, к нам в город икону Смоленской Божьей матери привозили. Ее по всей стране возили по железной дороге, в отдельном вагоне. Она, говорят, чудотворная, потому что намоленная, не то, что эти деревяшки в нашей церквушке.

Афанасий, сидевший напротив и доедавший суп, услышав это, не смог удержаться, ухмыльнулся.

– А ты чего ржешь, безбожник? – прикрикнула Машка, затем снова обратилась к сестре. – Представляешь, этот… – она ткнула пальцем в сторону мужа. – Этот ни разу в церкви не был! Безбожник! Что тебе смешного тут?

– Просто ты так говоришь, будто не о предмете Веры, а об утюге, у которого и мощность больше, и гладящая поверхность более скользкая, потому им и гладить удобнее.

– Да ну тебя! – жена пьяно махнула на него рукой и снова обратилась к сестре. – Там народу набилось, полный вокзал и полная платформа. Но у меня-то есть связи, да-а-а, есть. – при этом она деловито уперла кулак в бедро и закивала, искривив лицо в попытке достать языком застрявший кусочек еды в дальнем уголке рта. – Так вот, я договорилась, меня по блату, без очереди провели в вагон. Представляешь?