Гай Себеус - Гости с той стороны

Капитан, суеверный, как все мореходы, возвёл глаза к небу, шепча на всякий случай покаянную молитву за изречённые кощунства. Но Бласт пел божественно, и сердиться на этих двоих было просто невозможно:

Кромка берега то подтягивалась, то опять уходила к горизонту.

Капитан поёрзал и отправился сам становиться к рулю. Мели здесь были нешуточные. Одна из них, Греческая банка, судя по названию, много бед принесла их соотечественникам.

Долих подсел к Бласту. Эти двое давно были как братья, и понимали друг друга с полуслова. И, что важнее, умели мириться с взаимными недостатками. Бласт решительно крякнул и резко скинул с себя плащ. Он выискал ведро на пеньковой верёвке и закинул его за борт. Долих опасливо подскочил.

– Тебя облить? – выхватил ведро, и, не дожидаясь ответа, броском хлестанул приятеля водой. Тот едва успел избавиться от одежды. Бласт охал и постанывал от удовольствия, растираясь холстинкой.

Тем временем их корабль подошёл совсем близко к высокому берегу, на который высыпали девушки в белом. Они щебетали, пересмеивались и показывали друг другу греческий корабль с прекрасным юношей на палубе. Бласт замер, следя за ними.

Девушки пришли в полный восторг: как он похож он на статуи прекрасных греческих богов, которые немало привезли в эти земли из Греции!

Долих заметался было по палубе, рванулся к капитану, намереваясь отдать распоряжение срочно пристать к берегу. Но капитана такие мелочи, как прекрасные девушки, совсем не волновали. Он проявил к ним полное равнодушие и потрясающую стойкость в следовании выбранным курсом, и приятелям пришлось только смиренно проводить юных красоток взглядами.

Приведя себя в порядок, они приосанились и двинулись к капитану, намереваясь задать ему серьезный вопрос о времени остатка пути. Но остановились, вдруг увидев его внезапно помертвевшее лицо. Посмотрев в том направлении, они увидели на высоком берегу странное изваяние.

Это была каменная фигура женщины.

Беременной женщины.

Руки её, образуя своеобразный жертвенник, были смиренно сложены под выпуклым животом.

– Ка-а-р-р-р! – ворон вдруг громогласно сорвался с реи, стремительно спланировал на остолбеневших греков, вынудив их испуганно присесть и закрыться руками. Растерянными взглядами они проводили его тяжёлый полёт по направлению к Тан-Аиду.

Туда же, куда шли они. Не сговариваясь, приятели обернулись, будто сила взглядов в состоянии была помочь им вернуться домой.

Судорожное бормотание на перекрёстке трёх дорог постепенно превратилось в отчётливые слова, звучащие сперва жалобно, а потом зловеще и угрожающе.

Огоньки Афин мерцали вдалеке. А здесь царствовала силуэтами и тенями причудливая тьма. Струи лунного света обтекали её, слоили, странно изменяли размеры и расстояния.

Женская фигура в тёмном плаще с капюшоном металась на перекрёстке в свете полной луны, воздевая руки, истерически выкрикивая тайный заговор.

Она требовательно протянула руки назад. К ней подбежал раб с мешком, в котором копошилась и повизгивала какая-то тварь. Они склонились над мешком. Луна вошла в тучу. Только слышно было, как чиркнул нож. Раздался короткий плюх. Женский голос забормотал с усиленной энергией:

Раздались втягивающие жидкость звуки. Жертва билась. Приходилось её скручивать. Но женщина отогнала раба в сторону и всё делала сама.

Раб трясся от страха, но вытягивал шею, не в силах совладать с любопытством. Полная луна, криво выйдя из-за тучи, осветила его уродливое чёрное лицо. Он облизывал сухие губы и, приплясывая от напряжения, старался рассмотреть тайное действо. Но как ни хотелось ему подойти и принять более активное участие, он не решался. Видимо, запрет был строжайшим!

Вывихнутый стих заговора был понятен лишь настолько, чтобы уловить, что здесь имеет место очень чёрная магия.

Тонкая женская ручка требовательно махнула в сторону переминающегося раба. Тот немедленно подбежал и начал по-звериному быстро рыть яму на перекрёстке трёх дорог.

Женский голос всё закручивал-закручивал колдовское бормотанье. Голос то нисходил до самого шёпота, то визгом ввинчивался в тёмное небо, бурлящее облаками, светом и ветром. Только слышно было:

– Трёх смертей! Трёх смертей! Трёх смертей!

Наконец жертва была брошена в выкопанную яму, и над ней начал расти земельный слой. Раб грёб и руками, и ногами, поливая работу собственным потом.

Женщина всё бормотала и металась кругами, пока под леденящий душу волчий вой над холмиком вдруг не засветилась фигура, сотканная будто из лунного света. Она имела три тела, смотрящие в три разные стороны. Раб в страхе бежал, потом упал на землю, накрыв голову руками. А женщина, с восторгом воздев руки к луне, обратилась к Белоглазой Богине Ночного Колдовства.

Когда она закончила говорить, лунный столп достал до туч и погас.

О чём просила хозяйка богиню, от какой любви она просила избавления и почему желала целых трёх смертей тому, в кого была влюблена, для чёрного раба осталось тайной.

– Пожалей ты себя! Боги всемогущие! Вразумите дитя моё!

– Няня, не вой. Я всё равно сделаю так, как решила.

– Но это ведь на всю жизнь! Один раз и на всю жизнь! Ты, глупое дитя, хоть понимаешь это? Что ты застыла, как стеклянная?

Лунный свет обтекал тонкую девичью фигурку в белом. Лия и в самом деле была похожа на один из изящных стеклянных бальзамариев с душистыми маслами, украшающих её девичий столик.

– Да что же это за напасть! Столько парней за тобой увивается! Красива, умна, богата! Столько женихов, готовых хоть завтра явиться! А ты что надумала!

– Не шуми, няня. Отец узнает, тебе же хуже будет. Мне-то всё равно уходить отсюда.

– Да чем он тебя так взял? Да, хорош собой. Но он же больной, Лия! Ты посмотри, лекари в доме просто поселились! Да и странный он какой-то!

– Не надо, не говори ничего о нём. Ты знаешь. Мне другой никто не нужен, – равнодушный голос звучал механически.