Алексей Доброхотов - Темное Дело

– От нее, от ведьмы, – пояснил пострадавший и добавил, – Из шестой квартиры.

– Они там кантуются, что ли? – еле сдерживая себя от смеха поинтересовался Федор, бросая косые взгляды в сторону Сони.

– Дурак, – парировал Афоня, – Их ведьма на меня наслала. Каждый раз как не приду к нему, к Кирилычу, все талдычит в коридоре и талдычит. Талдычит и талдычит. Вот и доталдычилась.

– Что значит талдычит? – поинтересовался Иван Моисеич.

– А черт ее знает, – пожал плечами рассказчик, – Бубнит что-то такое «бу-бу-бу», да «дым-дым-дым». Ее не разберешь, ведьму. Талдычит, да ругается. Не нравится ей, что я к нему, к Кирилычу, в гости захожу часто.

– Это что, телка корефана твоего, что ли? – уточнил Федор.

– Не дай бог с такой телкой знаться, – срезал Афоня, – Тебе ее в постель, что б всю жизнь с ней барахтался. Ясное дело соседка его, подлая ведьма. Кондрат ее забери. Жена то у него, баба нормальная, с пониманием. Хотя, она ему не жена, а сожительница. Но считай, что жена. Иной раз и сама предложит. Особенно если по празднику. А эта, тварь, все талдычит да талдычит. Что б ей сдохнуть. Вот выйду, башку ей паршивую обязательно оторву, суке.

– Откуда известно, что она ведьма? – спросил Иван Моисеич.

– А кто же она еще? Кто чертей на меня натравил. Кто кричал «Держи его!» На кого, спрашивается, они выскочили? На меня. От кого, спрашивается? Ясно дело – от нее. Не от другана же моего, Кирилыча. И не от Верки, жены его. И не от соседей этажом выше. Кроме нее, больше не от кого. К тому же она давно грозилась меня, Кирилыча и Верку из квартиры выкинуть. Вот и напустила чертей. Ясно, как божий день.

– И куда они потом делись? – осведомился Иван Моисеич.

– А черт их знает куда. К себе, наверное, убежали, в Преисподнюю. Откуда выскочили, туда и убежали. Сделали свое черное дело и смылись. Головой я об камень стукнулся сильно. Помню, когда меня их канавы вытащили, все кругом бегали и кричали. Громко так, кричали: «Откуда черти взялись? Откуда черти взялись?». Не один я этих чертей видел. Вот что я вам скажу. Многие их видели. Все, кто в это самое время был – все видели. Потом, когда меня уже на носилках несли, про нее говорить стали. Что, мол, это ее черти и, спрашивали ее, зачем, мол, она их по всему дому распустила? «Распустила чертей по всему дому!» – кричал кто-то. И она, ведьма, все извинялась. «Простите, – кричала, – Больше не буду!». Вот так. – рассказчик удовлетворенно кашлянул и вдогонку своему несомненному успеху добавил, – Кирилыч с женой своей Веркой часто мне говорили, что она не нормальная. Живет одна, мужики к ней не ходят, водку не пьет, чем занимается не понятно. И все время талдычит. Кто, спрашивается, она после этого? Ясное дело – ведьма. Раньше мы думали, что она просто баба с приветом. А теперь, все встало на свои места. А тут еще ваш дядя в гостинице… Кто, спрашивается, это с ним сделал?.. Выйду отсюда, обязательно башку ей снесу.

– Значит, она живет в шестой квартире на первом этаже дома по набережной Фонтанки? – уточнил Иван Моисеич.

– Только числится он не по канаве, а по Комову переулку. Угловой дом, стало быть, – ответил Афоня.

– А как зовут эту соседку? – поинтересовался Иван Моисеич, – Не Аня?

– Почему именно Аня? – насторожилась Соня.

– В газете писали, целительница такая есть, экстрасенс, – соврал с ходу супруг.

– Нет, не Аня. Клавка ее зовут. Кирилыч ее так и кличет – Клавка-Маклавка. А что? Познакомиться хочешь? – усмехнулся рассказчик, – Так это ты не успеешь. Я как выйду отсюда первым делом ей башку отчикрыжу.

– Вот глупости, – возмутился Иван Моисеич.

– Почему Маклавка? – удивилась Соня.

– А черт его знает… Кличет и все. Дразнит так. Сосед все-таки, ему виднее, – пояснил Афоня, – А ведьму как не клич, она все одно ведьмой и останется.

– А вы можете нам описать, как она выглядит? – попросил Иван Моисеич.

– Как выглядит? Обыкновенно себе выглядит. Как все бабы, – ответил Афоня.

– И все же. Есть у нее какие-нибудь особенные черты лица? Что-нибудь запоминающиеся во внешности? Чтобы, в случае чего, ее нельзя было спутать с другой женщиной, – настаивал Иван Моисеич, – Ну, к примеру, какой у нее рост, объем груди, цвет волос, разрез глаз и так далее.

– Прямо кино. Словесный портрет, что ли? – переспросил рассказчик.

– Вот именно, – подтвердил Иван Моисеич.

– Портрет дать можно, чего не дать? Я ее, суку, хорошо запомнил. Я ее узнаю, хоть она маску Чебурашки надень. Значится так, роста она вот такого, как твоя супружница, примерно, будет. Груди у нее поболе, в жо… то есть вот тут будет пошире, возраста постарше, так, примерно, годов на двадцать, волосы посветлее и покороче, морда пошире и пощекастее. На морде усики под носом, такие торчат черненькие тоненькие, как у старух бывает. Глаза злющие, круглые, темные, нос обыкновенный такой, не картошкой с бородавкой такой большой коричневой вот здесь, сбоку, на носу. Вот, все готово, – довольный представленным портретом, он откинулся на подушку, предоставляя благодарным слушателям изливаться в аплодисментах.

– Не может быть? – вырвалось у Ивана Моисеича. Он даже побледнел, чувствуя, как гулко застучало в груди сердце от близкого разрешения той загадки, что мучила его столько дней, но вовремя спохватился и снова спросил, как можно спокойнее:

– А в какой день это все с вами случилось? Числа не помните?

– На работу я заступил десятого. Аванс получил тринадцатого. В тот же вечер пошел к Кирилычу. Стало быть, тоже тринадцатого, только вечером. А на следующий день – четырнадцатого, я уже был тут, – произвел сложный подсчет рассказчик.

– В ночь на шестнадцатое мы встречались с Витей. Утром по дороге на работу на меня напали. В больнице я оказался семнадцатого. В ночь на пятнадцатое все случилось с дядей Яковым. С Афоней – в ночь на тринадцатое. А с теми туристами – в ночь на четырнадцатое. Получается четыре дня подряд… – произвел подсчет Иван Моисеич.

– Почему четыре дня подряд? – снова насторожилась Соня.

– То есть три дня подряд, – поправился верный супруг, – Я говорю, что три дня подряд кто-то безобразничает. Один день с Афоней, на следующий день с туристами и через день с дядей Яковым.

– Не кто-то, а ведьма из шестой квартиры, – уточнил Афоня, – Сука нечистая. Подожди, выйду из больницы, не сносить тебе плешивой башки.

– Башку сносить, это не правильно, это не по-христиански, – задумчиво произнес Иван Моисеич, – С ведьмами так не поступают.

– А что ж еще с ней делать? – изумился тунеядец.

– Наши деды не дурнее нас были. В давние времена ведьму сжигали на костре без пролития крови, – пояснил литературный редактор, – Иначе грешный дух ее просочиться в мир и будет вечно витать над землею, пока не переродиться в новую ведьму, еще более жестокую и страшную.