Анатолий Будниченко - Ветер с моря

– Зачем надо так усложнять? Отдавать здесь, в городе? Почему не там, на море?

Она пожимает плечами.

– Не я решаю, хотя нам с тобой дана свобода манёвра.

Я хмыкаю и недовольно качаю головой.

– Ага, понимаю: свобода определяется длиной цепи. Когда надо быть на месте?

– Увидимся 20 августа в «Славутиче» с 9.00 до 10.00, там получишь дальнейшие указания.

Делаю небольшую паузу и, как бы между прочим, говорю:

– Нас с Дашей моя сестра приглашает поехать отдохнуть как раз на эту базу и как раз в это время. Вот совпадение, да? Грех не воспользоваться. К тому же у сестры муж подполковник милиции, работает в областном УВД.

Нина хмурится.

– Ты так её и не бросил?

– А что? Классное прикрытие. Ты так не считаешь?

Беру со стола очки и смотрю сквозь них на Нину. Они немного увеличивают изображение. Удивлённо и одновременно сочувственно произношу:

– Ты теряешь зрение? Сколько здесь диоптрий?

– Не твоё дело.

Она отбирает очки и нацепляет их себе на нос.

– Ладно, езжай с ней, если так совпадает.

Теперь она у меня на крючке: про её маленький секрет – ухудшение зрения – знаю только я, но не собираюсь никому об этом рассказывать.

С Дашиной жёлтой сумкой и двумя объёмными целлофановыми пакетами мы высаживаемся из микроавтобуса. Посередине приличной заасфальтированной площадки на небольшом насыпном холмике, как на клумбе, высится стела, с вертикально расположенной на ней – по всей высоте, сверху вниз – надписью: «Арабатская стрелка». Это единственный признак, благодаря которому можно догадаться о существующей рядом базе отдыха. Все остальное говорит о том, что здесь находится какое-то убыточное заброшенное предприятие. Прилегающая к дороге территория огорожена забором из старых железобетонных плит и нет никакой инфраструктуры, даже захудалой лавчонки или хотя бы столбика от нее.

Я разочаровываюсь:

– Похоже, мы выиграли забег, приехали первыми. Куда теперь?

Даша показывает:

– Туда.

В заборе отсутствует одна плита и как раз в этом месте имеется проход вовнутрь. Плохо заасфальтированная дорога тянется мимо наполненных водой канав, зарослей камыша и какой-то другой, неизвестной мне растительности и заканчивается ещё одним входом, но уже охраняемым. Здесь дорога перегорожена толстой цепью, подвешенной на такой высоте, чтобы машина проехать не смогла. Рядом находится калитка, посреди которой стоит вкопанная в землю заводская вертушка, возле нее топчется сержант милиции, со скучающим видом рассматривающий входящих. За вертушкой сбоку стоит небольшой столик, за которым восседает сурового вида полная тётка.

Глянув на меня, она устало говорит:

– Вы без путёвок? Полторы гривны с человека.

Я добродушно ворчу:

– Грабёж.

Лезу в карман, а сержант милиции настороженно смотрит, что я оттуда вытаскиваю но, увидев в моей руке деньги, теряет ко мне интерес.

К нам подходит молоденькая девушка-официантка, и мы заказываем по чашке зелёного чая; этот напиток, похоже, начинает мне нравиться, я уже начинаю различать его по вкусу. Даша ненавязчиво терроризирует меня вопросами, я готов вспылить, но держу себя в руках. Сам бы рад услышать ответы на эти «А что?», «А как?» Тем более, что у меня их намного больше.

Сижу лицом к входу и наблюдаю за проезжающими машинами и, наконец, вижу сестру с домочадцами, которая издали говорит мне:

– Вы здесь пока побудьте, а мы пойдем оформлять коттедж.

Прямо возле кафе, в котором мы сидим, находится Т-образный перекрёсток: вдоль него пролегает улочка, а буквально от входа вдаль отходит другая. Мимо нас беспрестанно проходят одетые в купальники отдыхающие. Здесь очень много молодых девушек, они беззастенчиво демонстрируют свои загоревшие фигурки. Я еле успеваю рассматривать их, разговаривать с подругой и размышлять о предстоящем задании.

Даша замечает мои взгляды.

– Что так смотришь? Нравятся?

Интонацию, с которой были сказаны эти слова, легко можно уравнять со страшным приговором всем девушкам, на которых я взглянул. И это были бы цветочки, ягодки предназначались для меня. Надо защищаться.

– Даже священнику в Великий Пост позволено читать меню.

Даша усмехается, и недоверие в её глазах начинает потихоньку таять. Теперь она откатывается назад и говорит:

– Я не ревнивая, смотри, сколько хочешь.

Это я слышу, но и читаю мимику, которая выдаёт её с головой: ревнует. Всё-таки правильным будет понимать её слова так:

– Я т-те посмотрю!

Нет, не буду я дразнить гусей!

Жилая часть базы застроена небольшими домиками, поставленными на природные камни или фундаментные блоки. Так строилось, надо полагать, на случай возможного нашествия волн, которые при такой конструкции беспрепятственно прохлынут под низом в любую сторону, ничего не сломав и тем более не затопив. Домики установлены в четыре ряда, но местами строгость застройки нарушается, и они теснятся в полном беспорядке. Правда, между ними всё равно остаётся достаточно места для проезда автомашин, несмотря на то, что везде растут деревья и у многих домиков у входа стоят вкопанные в землю столы со скамейками, где с навесами над ними, а где и без оных. Домики оказываются непритязательными, сколоченными на скорую руку и какими-то внешними эффектами не отличаются. Единого стандарта у них нет, наблюдается большое разнообразие, а некоторые в своей молодости вообще являлись строительными вагончиками, насильно превращёнными в пляжный жилой фонд.

У нас вторая улочка, метрах в ста шелестят волны Азовского моря. Под навесом по обе стороны от входной лесенки из трёх ступенек имеются два длинных железных стола с железными же скамейками. Рядом растёт тополь. Кто-то ещё до нас пустую пластиковую бутылку перевернул, отрезал донышко и привязал к дереву горлышком вниз. В неё можно налить воду, а когда немного открутить пробку, то будет литься вода. Такой себе самодельный умывальник.

Внутри нашего домика находятся две жилые комнаты, кухня с небольшим престарелым холодильником, такой же газовой плитой и столом, а у самого входа есть ещё одна комната, которую можно считать прихожей, в ней стол и два стула. В кухню и жилые комнаты можно попасть только через неё. Везде висят плотные непрозрачные шторы во всё окно.

Наша комната самая маленькая: кроме панцирных кроватей, здесь помещается только два стула. На один из них я ставлю пакеты, второй выношу в прихожую, подставляю к столу, а на освободившееся место кладу сумку.

– Дорогая, вот здесь мы с тобой проживём лучшую часть жизни.

– Отлично!

Я стою в дверях, а Даша потрошит сумку и пакеты, развешивает привезённую одежду на верёвках, протянутых через всю комнату, и застилает нам обоим постель. Затем усаживается на одну кровать, застолбив её таким образом за собой. Это левый верхний угол, о котором некая наука говорит, что место в нём предназначено для самого уважаемого в комнате человека. Знает ли она об этом? Я не протестую. Зато мне достаётся не односпальная, а полуторная кровать и подушка размером с телёнка.