Ольга Вересова - Любовь Юрки Ярового

Затопал малыш по домотканым дорожкам и Юрий вечерами водил его вокруг стола, вложив палец в цепкую ладошку.

Ольга накрывала на стол, взглядывая на них, и этот мир для него был ближе к раю, чем любая иная, беззаботная жизнь.

Многолетняя тоска по Ольге вызрела в нем глубокой любовью в упоительные ночи, что дарили ему чувство мужской состоятельности.

Они сошлись обыденно и просто, как сходятся мужчина и женщина, устав от долгого воздержания и желая близости друг с другом. Наступившее лето, в его воспоминаниях, оказалось самым счастливым временем за всю жизнь Юрки.

Старый каштаковский дом, куда он перевез семью, пахнул побелкой и свежеокрашенными полами.

Детские голоса вновь звенели в этих стенах, а по утрам в кухне стояло ведро с парным молоком. Он закрывал глаза и позволял себе окунуться в чувства пятнадцатилетнего юнца, впервые оглушенного женской плотью.

Это волновало до предела. Сейчас он мог сгрести в охапку эту, распирающую халатик, плоть и отнести под палящими лучами солнца в сумрак комнаты, и впиться в нее до самозабвения.

Она никогда не отказывала ему, охотно отзывалась на ласки, и Юрий не задумывался – любит ли она его или для неё наступил тот возраст, когда женщину настигает упоение физической близостью. Жизнь была бесконечна!

Новый директор, сменивший ушедшего на пенсию, перевел Юрия из скотников до заведующего отделением.

Денег в семью это не принесло, а время от семьи отнимало полностью – Уходил засветло, приходил затемно. Скотины в хозяйстве держали много, деньги приходили в семью с продажи мяса на рынках города, но выкармливание свиней и бычка легло на плечи Ольги и старшего Ромки.

Юрий использовал любую возможность зарабатывать, не гнушаясь никакой работой, и вытягивал свою семью из нужды.

На третий год совместной жизни, случилось непоправимое.

В его отделении пропало шестнадцать коров, их просто выкрали, как крали все в последние годы, нагло и организованно.

Взбешенный директор, прикативший на пастбище с милиционером, обвинил его в воровстве, как бывшего зека и единственного кормильца четырех человек.

В ответ Юрка просто двинул своего начальника по физиономии, сломав кулаком блестящий, красный от ярости, нос. Директор рухнул на землю, потеряв сознание.

Коров, спрятанных в дальних оврагах, позже нашли, но, за избиение директора, младший из братьев Яровых вновь получил срок.

Ольга на свидание не приехала ни разу, и он не упрекал её, понимая, невозможность оставить хозяйство и детей, даже на пару дней.

Но она и не писала ему, как, впрочем, не писал из родственников никто.

Юрий, так и не научившись заводить друзей, тянул срок терпеливо и замкнуто.

Столярный цех в зоне позволял ему зарабатывать деньги и выкладываться на работе до отупения. Ему скостили срок, и Юрий вновь появился в селе через три года.

Метель черемухового цвета обсыпала его новенький, хрустящий костюм, и застревала в волосах.

Он брел до дома Ольги на автомате, тысячу раз идя по этой дороге в своих снах на зоне.

Сельские мужики, попавшиеся ему в автобусе, затащили его на заднее сидение, и пластиковый стакан самогона вырубил его до конца поездки.

Его сильно развезло с непривычки, измученные новой обувью ноги жгло огнем, Юрий скинул туфли на обочину и зашлепал по асфальту, оставляя кровавые следы набухшими носками.

Знакомая калитка приветственно заскрипела и, как шесть лет назад, встречая его, на крыльце появилась она с младенцем на руках. Ольга так же, как в его мечтах, стояла, опершись спиной на дверной косяк под розовыми, закатными лучами. Юрий рухнул на колени, ослабев от счастья.

Потом была баня, где Юрий терзал ее тело, пытаясь насытиться, был Ольгин смех и стоны, а он чувствовал себя более одиноким, чем на зоне.

В мечтах она была ближе и роднее.

Ночью опять была самогонка, принесённая сеструхой. Худая, постаревшая Вальша что-то кричала, нападая на Ольгу, пока её, наконец, не выгнали вон, и Юрий окончательно впал в забытьё.

Утро наступило поздно, детский плачь, разламывал голову. На брошенной на пол шубейке, спала Ольга, некрасиво развалившись раздобревшим телом.

Он отполз к ведру с водой. В соседней комнате устало плакал какой-то младенец, Юрий отодвинул штору и, сфокусировав зрение, увидел в скомканных пеленках мокрого, вонючего ребенка. Тот заревел с новой силой, протягивая к нему ручонки. Лежавшая на полу, в кухне, Ольга невнятно замычала.

Юрий завернул мокрое тельце в наволочку и отнес его в кухню, Ольга, тяжко дыша, все также спала на полу. Юрий высвободил её разбухшую грудь и пристроил малыша.

– Иллльююшааа… – вновь замычала она.

Он долго смотрел в окно на двор, пристроившись на табурете.

Где-то мычала, не выпущенная на пасьбу, корова.

Дождавшись, когда насытившийся ребенок отвалился от груди, отнес его на кровать и пошел доить корову. Корова была ему знакома, он сам, телком, привел её с фермы. Это его растрогало, и он подумал, что надо бы к матери прийти с подарком, и он отнесет ей банку молока.

Ольга уже сидела на своем старом диване и докуривала бычки из пол-литровой банки.

– Корову-то напоил? – Невозмутимо спросила она.

Юрий кивнул и вновь сел у окна, достав из кармана пачку «Примы». Прежде в доме курить было нельзя, но многое изменилось за эти годы-окурки горой валялись на тарелке.

Он протянул горящую сигарету Ольге, она курила жадно. Все также пышные волосы пропускали сквозь себя дым и падали ей на лицо. Оба молчали, в стекла бились мухи, и воняло ведро у дверей, все было похоже на дурной сон.

– Пойду в сельсовет, отметиться надо. Что из одёжи осталось? Мне бы переодеться.

– Все в кладовке, в шкафу.

Она подняла на него глаза, и он увидел знакомую синеву, бесстрастную, переливающуюся в глубине, и что-то дернулось в нем, заныло, сбрасывая бронь оцепенения.

Уже выходя за порог, Юрий, не оборачиваясь, чтобы не видеть её лица, сказал, – Приберись в доме, я скоро.

Но он вернулся только через три дня, пропив в доме Вальки все деньги, заработанные в зоне.

Слушая маты и вопли сеструхи, Юрий представил себе полную картину жизни Ольги за эти три года. Узнал, почему она не писала ему, почему вчера Валька вцепилась ей в волосы и все кричала о своем сыне Сашке.

– Мой это внучонок! Мой! А она теперь не дает его мне! Ела, пила за моим столом и не дает! Лярва сибирская! Она моего Саньку посадила! Она! Где ему по малолетству денег-то взять? Лю-ю-ю-бит она молоденьких! Вот и воровал!

Валька стучала кулаком по столу, её темные, как у всех Яровых, глаза тусклыми пуговицами плавали, между опухших век и ему хотелось ткнуть в них вилкой, и с хрустом вытянуть из орбит, чтобы все затихло, но она орала как заведенная.