Ольга Вересова - Реальная история

Подавив досаду, Анна быстро дошла до угла, человек в коже был уже далеко, и она видела его блестящую, от витринных огней, спину. Вдали показался ночной автобус и остановился полупустой уже у нее за спиной, но она оглянулась – вышли трое пассажиров, и пошли через площадь к вокзалу с чемоданами в руках.

Раздражение не оставляло ее, и Анна ускорила шаг, за углом ее ждал уже погруженный в темноту переулок.

Нет, она не услышала за спиной, а именно уловила ритм бесшумно бежавшего человека. Оглянувшись, она застала движение мужчины в беге, почему-то мгновенно застывшего, словно кто-то из детства скомандовал —«Замри!».

Анна пошла быстрее вперед, но через пару секунд поняла, что это тот самый мужчина в «коже», ушедший в противоположном направлении. Но как он очутился у нее за спиной?

Она не стала сворачивать в темноту, решив пойти двором, по диагонали, и уже почти бежала, звериным чутьем чувствую за спиной угрозу. Оледеневшая дорога не позволяла сделать широкий шаг, и Анна мелко перебирала сапожками.

Она не объясняла себе охватившую ее тревогу, испытывая дикое чувство страха и стремясь лишь бежать к своему дому.

Двор был пустынен, никто не хлопал дверцами автомашин, не выносил мусор и не торчал с сигаретой на балконе – одна, в окружении бетонных стен с мертвенно голубым телевизионным светом окон.

Преследователь был рядом, хотя она, по-прежнему, не слышала его шагов.

Анна кинулась к хоккейной коробке в центре двора и, прихватываясь за ее борта, побежала к длинному, пятиэтажному дому, мимо которого она всегда проходила к своему – угловому.

Бортики дрожали от ее и преследователя рук, он тоже скользил и хватался, чтобы не упасть. Коробка кончилась, Анна оттолкнулась от нее и кинулась через пустую, метра в три, полосу к спасительному дому, освещенному как идущий в темноте корабль. Она уже поняла, что до своего не добежит, а если успеет, то её настигнут в темном подъезде.

Он ударил её в спину перед посадками молоденьких деревьев.

Анна плашмя упала на тонкую порошу снега, выбросив вперед руки, и мужчина вскочил ей на спину. Подпрыгнув, он лишил её воздуха. Анна пыталась превозмочь боль и вздохнуть, когда он навалился на нее и схватил за горло. Вернее, он обхватил тисками воротник и принялся давить и ломать ей шею. Нашитый ею сверху на воротник цигейки белый, плотный мех полярной лисы не поддавался, и мужчина голой рукой пробирался ей в рот, раздирая щеку.

Её руки, выкинутые при падении вперед, оказались у лица, и Анна с остервенением принялась грызть пальцы нападавшего, схватив их. Он отдернул руки и принялся коленями разламывать поясницу Ани.

Сколько времени это продолжалось? Вечность? Как вдруг он резко отпустил её, и тут Анна услышала крики людей. С какого-то балкона кричал мужчина.

Нападавший отпустил её, и они стали вместе подниматься с земли. Как в замедленной съемке, Анна разглядывала правильное, чистое, молодое лицо, какое рисуют на призывных плакатах, создавая образ комсомольца.

Аккуратно сидевшая на голове «норочка», не выбившийся в борьбе шарф и светлые глаза.

Он усмехнулся ей в лицо и, оборотясь к балконам, крикнул, – Что всполошились? Это наше с женой дело!

Анна опомнилась и кинулась к дому.

– Нет! Нет! Он лжет! Я его не знаю!

Поставленный голос актрисы был сорван и хрипл, Анна и не знала, что все это время, пока он рвал ей рот, она кричала, и это на её крик вышли люди.

«Кожаный» пытался схватить ее, но впереди сияла открытая дверь в подъезде и Анна рванулась туда, где на ступенях стояла босая, в белой старушечьей рубахе, женщина.

– Сюда, доченька! Сюда!

Анна оторвала от себя мужские руки и, всё также крича, кинулась к подъезду.

– Я живу здесь… рядом. Вы все меня видели.– Продолжала она хрипеть, упав на ковровую дорожку в тесной прихожей.

Она металась среди чужой обуви, рыдания раздирали ей грудь, и также причитала и плакала женщина, что открыла ей свою дверь.

Уже висела спасшая Ане жизнь шубка, отмылась в ванной сама Аня, а женщина все ходила по комнате и рассказывала, как в далекие военные годы, на этом же самом месте стояли деревянные домишки, её, молоденькую, незамужнюю девчонку, изнасиловал какой-то мужик. И как она ни билась, ни стучала в окна, за которыми были люди – ни один не вышел спасти её.

Наконец, придя в себя, Анна позвонила в милицию, и всю остальную ночь давала показание, подписывала протоколы и чертила на бумаге путь, которым бежала от нападавшего.

Только утром она очутилась у себя в квартире, боясь, что убивавший её человек где-то рядом и высматривает, куда она пойдет, чтобы докончить начатое.

Позже, жители этого дома подтвердили, что действительно видели из окон прячущую фигуру в гаражных постройках той ночью.

Анна позвонила в театр, что не сможет быть на репетиции, и пошла к назначенному часу к следователю.

Им оказался человек в её возрасте, боявший лишний раз взглянуть на её отекшее лицо с кровавой раной рта, и, в течение часа, опрашивающий Анну о приметах нападавшего.

Она опять переживала жуть этой ночи в мельчайших деталях, шаг за шагом, и эти пятнадцать минут с момента выхода за дверь театра до спасения в чужой квартире, вновь становились беспредельным страхом и ужасом боли.

Как тщательно разработанную сцену в спектакле, она видела каждый свой шаг и действия, слышала каждое произнесенное слово. После вопросов следователя о глазах, форме носа, ушей, Анна, с актерской точностью к деталям, ответила, что ушей не видела, потому что их не было.

– Как не было?

Анна вновь рассмотрела сцену его подъема с колен, и не увидела их, как видела бы на голове другого мужчины.

– Ушей у него не было.

Мучительно болела спина и дорога до театра далась ей трудно, но нужно было показать изуродованное лицо, чтобы руководство поняло невозможность её выхода на сцену в ближайшие дни.

Под остолбенелыми взглядами коллег, она дошла до директорской, но вот обратный путь домой по той же, вчерашней дороге, был невозможен.

Заметив неладное, подошел Ефим и предложил пойти вместе. Она вцепилась в него и едва сдерживалась, чтобы не повернуть назад, в свою тихую гримерку.

Ничего не произошло, они спокойно дошли до её квартиры, и Ефим пригласил к себе на кофе, где Аня неожиданно уснула в углу дивана. Вечерело, когда она проснулась, Ефим на кухне читал пьесу.

Она застонала, пошевелившись. Жиденькую кашку из манки они прикончили с бутылкой «Столичной», и это была единственная еда Ани за сутки.

Она вновь уснула на диване Ефима, а утром поняла, что ужас за спиной исчез.

На пятый день ее затворничества позвонил следователь Рычков, тот самый, что вел ее дело, и вызвал на десять часов к себе.

«Господи! Хоть бы скорее нашли! Невыносимо знать, что с тобой придут расправиться, а Он точно придет».