Валерий Ланин - Аутсайдер

© Валерий Ланин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

…на солнце вспышки, государство без государя, чёрных монахов всё больше, чернорабочих всё меньше; как это ни странно, хотя это не странно, последний десяток лет минувшего тысячелетия в стране рабочих и крестьян, в государстве трудящихся царствует безработица. В новом русском лексиконе появляется слово трудник. Кого не принимают в организованные преступные группировки идут в растущие, как грибы после дождя, монастыри.

В одном таком монастыре трудник зарубил топором трудницу. Уже инокиню, после пострига… Обвинение в убийстве падает на совсем другого человека. Суд справедливо решает, что у него нет доказательств причастности данного гражданина к преступлению. Совсем другой человек, а им оказался носитель, без преувеличения, «постоянной тонкой структуры», проще говоря, художник. Чувствительная душа попадает в психобольницу. Все успешные художники похожи друг на друга. Каждый неудачник неудачлив по-своему. В новом русском лексиконе появляется слово куратор. Новые дягилевы и третьяковы начинают постигать азы искусствоведения: «До удара молотком участники аукциона ещё могут предложить новую цену, а продавец может передумать и снять лот с продажи, а после удара молотком сделка купли-продажи считается состоявшейся и изменить уже ничего нельзя…» Что касается нашего повествования, то появляются и новые принцхорны, а монография 1926 года без вести пропавшего в СССР П. И. Карпова становится настольной книгой молодого, но уже хорошо отмобилизованного отряда ценителей изрядного…

Монография Карпова

Кто у них в колясках?

Валерик

Володя

Игорёк

Анатолий

Эскиз к портрету Сапожникова

Осень

Речка Иов

Охрана свободна

Главный врач районной психиатрической больницы отложил в сторону картинки, открыл потрёпанную тетрадь, углубился в чтение дневника пациента П.:

«…один на вокзале выступает:

– На юга мы не хотим, там холера, карантин. Мы на север подались, подцепили сифились.

– Как жизнь?

– Как на генеральских погонах, вся в извилинах.

– Отец был генерал-директором тяги первого ранга – начальник путей сообщения, погоны носил. Тогда все носили: студенты, ремесленники железнодорожники. У студентов нашивались суконные погончики. Говорят, нам погоны американцы навесили по какому-то договору. Ромбы, шпалы были. Была железнодорожная милиция, по вокзалу ходил такой милиционер, как городовой, в папахе, сабля на боку. Офицеров тоже ввели. Были командиры, а офицеры это ж от царской армии, от дворян, из-за них революцию делали.

– Не подумали мужи… Перепаханы межи… Ровным строем под конвоем… Блядь. Думать надо было. Во бы жили! – сын генерал-директора тяги отмахивает рукой по горлу.

Я его пять минут послушал, как ВэПэШа кончил.

Лето какое стоит! Пекло. Всё начисто выгорело. Я три месяца в больнице провалялся. Мои приезжают, лежи, говорят, всё равно убирать нечего. Я лежу. А что делать, без позвоночника не побежишь. Грыжа позвоночника. Опасная болезнь, нога может отсохнуть. Столько времени в городе и нигде не побывал. А вы, я вижу, по орехи собрались? – случайный собеседник прекрасно видит, кто куда собрался; мы, братья-близнецы ЯстребОвы со своим младшим братцем (один из них деверь наш), дядя Миша со мной, Яша Саян (свояк наш, человек-гора, учился в одной школе с драматургом Вампиловым) – мы – по орехи, остальные – кто куда…

Этот год шишки мало. Прогуляетесь…

Так бы и стоял возле железнодорожных касс…

Тридцать шестой подошёл.

26 августа. Мысовая. Дельта Мысовки. Город Бабушкин между Ивановкой и Абрамихой. Три из трёхсот тридцати шести рек и речек впадают в Байкал, остальные вытекают. Со школы помню.

За Байкалом. Пересадка на сто тридцатый. Общий вагон. Проводнице 8 рублей. В 23.00 Татаурово. Вещи в пакгауз. Ночуем у Василия. Ястребы закупили водки, остались ночевать на вокзале. Утром двадцать седьмого с вещами на железнодорожной тележке въезжаем в ограду Василия, ждём попутного лесовоза, обедаем. Братья закусывают-перекусывают на пристани, машут кулаками возле Яшки, тот договаривается для себя с попутным ГАЗиком. Селенга. Паром. Хорошо сносит течением. Контора лесничества. Братья уже на крыльце сельсовета. Опять машут руками, пытаются достать бурятского богатыря. Младший Ястребов, Колька, носит за старшими братьями сетку водки. Саян улыбается, пьяные ничего с ним не сделают. Лесничий Николай Николаевич идёт в резиновых сапогах по дорожке к сельсовету, рядом с ним катится по траве на велосипеде дядя Миша, брат мамы.

Едем на деляну. Лесничий за рулём грузовика («за баранкой»). Дядя в кабине, я с братьями в кузове. «Это речка Итанца – ни начала, ни конца.» Едем по мелководью, по галечнику. Сильно трясёт. Близнецы спят, бьются головами о деревянные борта. Колька чунает, отвечает за бутылки. Глохнет мотор…

Проводок отпал…

Не, патрубок отвалился…

Починили, едем дальше, разогнались, проскочили метров на сто заход на деляну. Выгружаемся. Ястребы валятся на землю досыпать. Мы потащились по склону вверх. За одну ходку вещи не занести. Тянигус. Братья проспятся, завтра поднимутся на сопку.

Зимовьё. Пьём чай ночью.

Утром сходили за вещами. С 16.00 набили пару мешЕчков, один поставили у входа на корнях старого кедра, другой занесли в избушку. Берём по шишке на пробу.

В общем, поспел орех процентов на девяносто пять-семь, будем бить.

29, 30. Ночью дождь, днём и подсохнет, и поморосит. Василий притопал пошишковать. Принёс угощение – сиг, язь, омуль.