Александр Махнёв - Огоньки (сборник)

Владимир Алексеевич всю свою жизнь писал стихи. Нет, он не стремился стать профессиональным поэтом. У него просто душа творила рифму, а это порой интереснее и полезнее добротного, по науке сделанного стиха. Писал он посвящения юбилярам, шуточные четверостишья, серьезно он к этому занятию не относился, это была как бы отдушина, попытка творческого самоудовлетворения, в конце концов, это было лекарство, лекарство от хандры, от одиночества, от старости.

В его блокноте рядом с этим простеньким стишком несколько раз большими буквами написано: «ОДИНОЧЕСТВО, ОДИНОЧЕСТВО…».

Вот чем он болел и от чего страдал.

В последнюю с ним встречу он рассказывал мне: «Постоянно ловлю себя на том, что меня навязчиво и ежечасно одолевают мысли. До боли, до гула в ушах. Мысли, мысли… Какие? Самые разные: прошлое, дом, семья, дети, жена, друзья и прочее. Думы эти лезут и лезут, жгут мозг.

Конечно, человек не может не думать. Это заложено в его генетике. Но чтобы так навязчиво… Кажется, что и во сне мысли одолевают. Раньше это сновидениями называлось. А сейчас…

Мысли, мысли, думы, лезут и лезут. Закроешь глаза, вот они, откроешь, тоже они. Как чёртики у пьяного, лезут и лезут.

И пересказать их невозможно. Вроде бы есть какая-то перед лицом картинка, а прежнюю уже не помнишь.

С ума можно сойти.

Я стал замечать, что в ответ на эти думы стал разговаривать с собой, сначала мысленно, про себя, конструируя какую-то фразу, блок фраз, а затем и вслух. И это поразило меня. Как так, я ведь ежедневно общаюсь с родными, здороваюсь и общаюсь с соседями, что это, потребность организма такая? Видел тех, кто говорит с собой, и не раз видел. Это отрешённые от всего люди, они как глухие, чем-то ослеплённые, идут и бормочут. Детям смешно, а взрослым страшновато. Со стороны это выглядит жутко. Идет человек и бормочет, и не знаешь, что у него на уме. Жуть».

Он понимал прекрасно, что диагноз прост: «трясучка» и старость. Но как с этим мириться?

И вновь мысли, мысли, воспоминания, самооценки, сомнения, тревоги.

Он ушёл из жизни 29 января 2010 года. Это был год его восьмидесятипятилетия.

Предчувствуя кончину, распорядился о похоронах. Просил похоронить скромно, обязательно с орденскими планками и партийным билетом.

Последними в завещании были его строки: «Не забывайте обо мне, я любил вас…»

Махнёв Александр

Широкая пойма реки Берди, реки моего детства, вся в порослях черёмухи, калины, чёрной смородины, ивняка. Деревья и кустарники причудливо переплетаются, создавая своеобразные джунгли. В жаркую пору в них темно и душно. Здесь идёт своя жизнь. Такие лесные образования у нас назывались сограми [1] Согра – угнетённый лес (сосна, береза, ольха с примесью кустарника) на заболоченной кочковатой местности в поймах рек или на плоских водоразделах в европейской части Российской Федерации и в Сибири. . Некоторые из них имели даже свои названия, например «Горелая согра», «Иванова согра» и т. п.

Мы, ребятишки, в одиночку боялись ходить в согры, о них в народе бытовало много разных легенд, в том числе и страшных. Собирались ватагами, человек по пять-шесть, с вёдрами и корзинками и направлялись в согры за черёмухой, смородиной или калиной.

Бывало, зайдёшь в тёмные поросли, вверху деревья закрывают небо, внизу высокая трава и кустарник, через который пробираешься с большим трудом. Возникает одно желание – быстрее вырваться на свет, на свежий воздух. И вдруг перед тобой поляна. Первозданная изумрудная зелень в солнечном освещении, а по ней разбросаны целыми букетами цветы. Среди них особенно выделялись ярко-оранжевые цветы, их у нас называли огоньками. А ещё звали их жарками [2] Травянистое многолетнее растение рода купальница семейства лютиковые (Ranunculaceae). В простонародье иногда называют жарками. .

То и другое название соответствовали этому красивому цветку. Он притягивал к себе, манил издали, казался пришельцем из иного мира. Кстати, букеты из огоньков в летнее время украшали наши бедняцкие жилища.

А вот построили Новосибирскую ГЭС, «Обское море» затопило пойму реки Бердь, с ней и прибрежные леса. Исчезли таинственные согры, прекрасные зелёные поляны с рассыпанными на них огоньками. Жалко и грустно…

Когда оглядываешься на прожитую жизнь, лучик памяти выхватывает из неё отдельные фрагменты, чем-то особо запомнившиеся, оставившие свой след, свою зазубринку. И вот что-то яркое из твоей жизни мелькнёт, как огонёк на той поляне детства, взбудоражит тебя и погаснет.

С какого возраста человек помнит себя? Наверно, у всех это получается по-разному. Моя память с великим трудом дошла примерно до шести лет, она сохранила отдельные отрывки, фрагменты, одни яркие, другие туманные и расплывчатые, из самого глубокого детства.

Отсчёт могу вести с одного хорошо запомнившегося мне эпизода. Мы с отцом лежим в постели. Матери дома нет. Я спрашиваю у отца: «Где мама?» Он отвечает: «Мама пошла на базар, чтобы купить тебе братика». Речь шла о моём брате Сергее, который родился 15 февраля 1931 года. Значит, разговор с отцом происходил в это время. Мне было тогда пять лет и семь месяцев.

Жили мы тогда на станции Карымская Забайкальской железной дороги. Нашим жилищем была землянка с маленькими подслеповатыми оконцами, с крышей, которая одновременно служила и потолком, с большой печкой из кирпича, сложенной в ближнем левом углу.

А вот ещё фрагмент. Тёплая летняя ночь. Более суток идёт дождь. Тревожным голосом мать поднимает нас с постели. Землянка до высоты кровати затоплена водой. Мать с маленьким Серёжкой на руках, я и ещё братик Миша, которому тогда было четыре, выбираемся на улицу. Везде вода, она заметно прибывает. Страшно, темень, вода. На улице движение, голоса людей, тревожное мычание коров, лай собак. Рядом недостроенный дом, мы скрываемся в нём, жмёмся вокруг матери. Нам тепло, хочется спать.

К утру дождь перестал. Вода быстро пошла на убыль. Ночные тревоги позади, мы весело бегаем по тёплым лужам босиком.