Виктор Сбитнев - Янки при дворе губернатора

– У меня уже и медовуха поспела, будешь? Если с ночёвкой? Я помню, что ты за рулём. – С несколько виноватой интонацией в голосе предложила няня.

– Не-е-е, я лучше вечерком, когда жар спадёт. Да и квас у тебя что надо! Альберт блаженно откинулся на спинку скамьи и стал наблюдать за пёстрой желной, деловито долбившей треснувшую развилку коренастой одинокой сосны, под которой робко проглядывали несколько недавно проклюнувшихся маслят.

– А что, уже грибы пошли? – Спросил он появившуюся из сеней тётку. Она, неторопливо расставляя на столе плошки с мёдом и земляничным вареньем и, одновременно поправляя выбившуюся из-под гребня прядь седых волос, размеренно отвечала, словно говорила не о лесных дарах, а о бухгалтерских счетах в колхозной конторе (ранее она, и в самом деле, работала в местном колхозе «Путь к коммунизму» бухгалтером, в аккурат до той поры, когда к этому героическому пути, словно к упившемуся самогоном мужику, подкрался элементарный отруб…):

– Дня три назад пошли. – Весело сообщила няня. – Рано нынче что-то. Уж, спаси Господи, не к войне ли? Хотя Чечню, вроде, примирили… опять нашей кровушкой. У Прасковьи Никулиной внука в Грозном убили. Говорят, на фугасе подорвались всем экипажем. Он танкистом служил. До демобилизации-то всего месяц остался. И вот на тебе. Вместо родного внука – цинковый гроб в деревянном ящике. Ты-то хоть где служил?

– В глубоком тылу, няня, – стал вдохновенно врать Альберт, – аж за полярным кругом. Там – вместо кровожадных горцев – скучные финны, а вместо коварных гор – унылые сопки. Знаешь анекдот про чукчу?

– Расскажи, однако, – с нескрываемым любопытством отозвалась заваривавшая в сенях чай няня.

– Ну, спрашивают наши геологи на стоянке местного чукчу-оленевода: «Как живёшь, Семён?» Он, немного подумав, и отвечает: «Халасо зыву, однако. Всё у меня есь. Мясо аленя есь, вот вы спирту за мясо даёте, а контора в посёлке – денег». «А с женщинами у тебя как?» – не унимаются геологи. «И с ними каласо – не унывает чукча. – Жена есь, молодая соседка есь…». «А что же ты тогда такой грустный?» – задают коварный вопрос геологи. «Да, – печально отвечает чукча, – холодно у нас, бля!..». У няни Груни от неожиданного приступа смеха даже ноги ослабли, и она тяжело села на ступеньки. Несколько успокоившись и посерьёзнев, она поставила источающий запах мяты заварочный чайник на дубовую шашку и накрыла его кухонным полотенцем.

– От, где ты служил, а мне, помнится, мозги морочил, что где-то на южном курорте. А у нас минувшая зима тоже дюже злющей была… ну, прямо как у твоех чукчев! Недели три до тридцати, а то и ниже сваливалось. Даже в колодце вода замёрзла. Сосед Питилка пудовую гирю привязывал к цепи и целый час пробивал… А то хоть снег растапливай, а он ноне, говорят, радиоактивный. Можно запросто раком заболеть.

– Так уж и запросто? Рак – болезнь родовая, вся – от генов. Ею, кстати сказать, как раз в Елошине, раньше болели куда чаще. Помнишь, Баляса с Бутырок, Фингала с Красного порядка или Курпычевых с Казанки? Все от рака умерли, а Курпачевых, так тех – вся семья, считай: дед, бабка, отец с матерью и двое братьев. Как от холеры…

– Ну, ты пей чай-то… – Стала переводить тему разговора тётка. – Он сейчас весь индейскай, из крупного листа… Не тот, что прежде пили… из грузинских веников. Чай, и в самом деле, был на зависть: из родниковой воды, с травами, которые няня собирала на заповедных лесных полянах… Альберт блаженствовал.

– Ну, ты пей не торопясь, а я пока за Ксюшей схожу. Она сегодня выходная, огородом занимается… А отобедаем позже.

Пока няня Груня ходила за интернатской поварихой, Альберт не только напился чаем, но и немного с дороги соснул. Такой сон сегодня годился ему куда больше любого другого, поскольку хоть и был он весьма коротким, но глубоким – чрезвычайно. После него, как после бокала шампанского, на некоторое время во всём теле воцарялось какое-то общее нетерпеливое возбуждение и иногда казалось, что вот-вот ты почувствуешь себя совершенно счастливым и вполне готовым ехать куда-то далеко-далеко, где тебя непременно любят и ждут. А приснился Альберту огромный малиновый куст, усыпанный крупной сочной ягодой, за которой он тянулся через заросли крапивы. И чем заманчивее была малина, тем злее жалилась противная крапива. Альберт даже задумался: может, довольствоваться мелкой ягодой, которую крапива почти и не охраняла? Но жутко тянуло к крупной и сочной ягоде, прямо как магнитом. Вдруг из-за куста выглянула весёлая незнакомая девушка и, поманив Альберта пальчиком, заговорщически проговорила: «Да брось ты этот куст, он всегда такой неприступный. А с моей стороны и малина нисколько не мельче, и крапивы никакой. Просто, к цели надо продвигаться наиболее правильными путями». Альберт и продвинулся, но девушка после этого утратила всё своё лукавство и, обречённо закрывшись от него руками, стала вдруг на глазах увядать и чахнуть, как не политая в срок герань на солнце.

Грустно зевнув, Альберт рассеянно присел на край раскладушки, преобразованной им в полевое кресло. Няня Груня с Ксенией в полголоса разговаривали на крыльце и, видимо, терпеливо ждали, когда он, наконец, проснётся. Подумав так, Альберт неторопливо встал на несколько затёкшие ноги и осторожно двинулся к женщинам.

– Здравствуйте, Ксения! – Приветствовал Альберт девушку в лёгком цветастом платке и таком же летнем халате, слегка расклешённом от груди к коленям, до которых нижний край подола не доставал каких-нибудь сантиметров десять. Но именно они, эти несколько сантиметров, выпукло обозначали всю волнующую прелесть буквально точёных круглых коленей и изящный изгиб загорелых икр, и красивую маленькую ступню со следами недавно наложенного педикюра… А ещё у Ксении были яркие зелёные глаза и длинные светлые волосы. Невольно залюбовавшись Ксенией, Альберт и не заметил, как легко завязался столь нужный ему разговор.

– Ксюша, – начала исподволь няня Груня, – вот племянник мой Альберт, о котором я тебе как-то рассказывала, в газете областной работает и пишет там разные волнительные истории о нашем житье – бытье. Недавно про дом престарелых написал: о том, как там инвалиды войны и труда живут в одних палатах с бывшими рецидивистами, которые пьют и над бывшими фронтовиками издеваются…

– Я читала, няня Груня. Ты ведь сама мне этот номер «Курьера» принесла в столовую. Я потом долго не могла успокоиться. Как только представила, что вот над прадедом моим эти негодяи стали бы издеваться, так и плохо мне стало. Да, помер он уже пять лет назад, – и, слава Богу, в своей постели и в окружении родни. А соседа вон, что мальчишкой снаряды точил в блокадном Ленинграде, в прошлом году точь-в-точь в такой же дом престарелых определили, поскольку некому за ним стало ходить, а у него ноги отнялись… Я бы не отказалась помочь, да у самой бабушка немощная и сад с огородом…