Алексей Доброхотов - Повесть о Шести Сотках

На самом деле никакого подрывника или террориста не было и в помине. Просто обыкновенный, грязный, заросший волосами бомж, к тому же тугой на ухо, промышлял сбором грибов в запретной зоне и случайно вышел на рассвете на его пост. Не то Головин сильно испугался темной, мешковатой фигуры, не то бомж не расслышал окрика часового, только случилось то, что случилось. После предупредительного выстрела в воздух, отмеченного в показаниях разводящего, последовала короткая автоматная очередь, прошившая нарушителя насквозь на расстоянии пятнадцати метров от поста.

За этот подвиг, после короткого расследования, Головину объявили благодарность, произвели в старшие сержанты и он, как человек по-настоящему нюхнувший пороха, из молодых тут же выпрыгнул в разряд старослужащих. Не по сроку службы, а по отношению к себе командиров и товарищей, безусловно признавших за ним ореол загубленной жизни.

* * *

Вечером, старший сержант Сергей Головин проводил традиционную теплую встречу стариков. В тихой каптерке, на мешках с чистым бельем, вокруг широкого стола сидели в полной мере обученные «защитники Отечества» и пили водку под разную снедь, принесенную из столовой услужливым черпаком ефрейтором Мухиным.

– Полгода бабу не видел. Бабу хочу… Хочу …, как медведь бороться, – поделился тяготами своей службы прыщавый ефрейтор Ломтев, угловатый парень, несуразно сложенный с излишне большой головой, покрытой не по уставу длинными редкими сальными волосами рыжеватого цвета.

– А почему непременно бабу? – поинтересовался сержант Рыльников, ширококостный, мордатый и раскрасневшийся от водки, в полумраке каптерки как нельзя лучше отвечающий своей звучной фамилии.

– Сегодня две салаги казарму топтали. Один черненький, другой светленький. Оба хорошенькие. Хочешь, познакомлю. У одного попка очень аппетитная, – дружественно пошутил Головин.

– Одного он уже опробовал, – подначил Мухин.

– Все лишь видел, когда тот на карачках ползал, пол вылизывал, – смутился прочему-то Сергей.

– Ладно, ладно. Одного хуком отправил в нокдаун почище Тайсона, – добавил дневальный, – Смазал чисто просто песня.

– Ну, расскажи, – заинтриговался Рыльников.

Головин вкратце обрисовал ситуацию.

– Салабоны наглые пошли, – резюмировал Мухин, – Хавальник открывают только так. Их учить и учить надо.

– А что, это мысль. Давай поучим, – живо согласился Ломтев, – Чего еще делать? Кому сегодня в наряд?

– Никому, вроде, – ответил за всех Головин.

– Так в чем дело? Муха, зови. Учить будем.

Мишу били не долго, и не очень сильно, так, для разогрева. Пошло в зачет ранее полученное. Зато Рашиду досталось больше. Во-первых, он азербайджанец, иначе говоря – чурка, что само по себе равносильно смертельному приговору, во-вторых, имел маленький рост и рыхлую фигуру, что невольно провоцирует на беспредел, в-третьих, он стал стонать и скулить, чего мужественный человек, достойный уважения, позволить себе не может. В общем, Рашида сразу определили в разряд «торчков», иначе говоря, признали полным ничтожеством. А таких не жалеют и оттягиваются сполна.

Под конец «праздника» Мухин и Головин содрали с Рашида штаны и пьяный ефрейтор Ломтев «опустил» его по полной программе, предусмотрительно заткнув рот грязной наволочкой.

– А этого давай в рот возьмем, – предложил Рыльников, указывая на загнанного в угол Локина.

– Хорошая мысль, – согласился Головин.

– Только посмей. Каждого ночью прирежу, – неожиданно для себя твердо проговорил Михаил, ощупывая в кармане перочинный ножик швейцарского производства. К немалому его удивлению это произвело впечатление.

– Не много ли на себя берешь, хлястик? – сощурил глаз старший сержант.

– Может его, того, загасить? – Ломтев большой рыжей клешней сгреб Мишу за грудки и хрустнул занесенным над ним кулаком.

– А что, ничего, вроде того, смелый салабон, – оценил Рыльников, ощутив в этом напуганном щуплом пареньке некое родственное проявление, – Портянки мне стирать будешь?

– Портянки стирать буду, – процедил сквозь зубы Миша, чувствуя как холодеют от страха ноги, – А тронешь, убью.

– Смотри не обделайся, хлястик, – усмехнулся Головин.

– «Хлястик» – классная кликуха, – одобрительно хмыкнул Ломтев, отпуская салабона, – Будешь «Хлястиком». Понял?

– Понял, – облегченно вздохнул Михаил, чуть не падая на пол.

Каким-то неведомым образом до него вдруг дошло, что именно здесь решается его судьба, и все будет зависеть от того, насколько твердо он сможет себя поставить. Не завтра, не при других обстоятельствах, а именно сейчас. Они, эти обожравшиеся ублюдки, испытывают ту допустимую глубину возможного ущемления, какую он им сейчас предоставит. И если сейчас он спасует, как Рашид, то дальше всегда так и будет. Если не допустит, то убивать не станут. Не для того они собрались.

– Понял, так повтори, – Ломтев явно провоцировал, затевая очередную игру с жертвой.

– Ну, «Хлястик». А почему так?

– Потому, что кончается на «у», – Ломтев заржал, довольный своей шуткой.

– Пусть буду я «Хлятик». Пусть буду стирать портянки, – медленно проговорил Миша, – Но кто меня тронет, тому не жить.

В тесной каптерке повисла душная пауза. Только зажатый между мешками Рашид тихо плакал, всхлипывая расквашенным носом.

– Ладно, иди стирай, – благодушно заявил Рыльников, стянул с ног пряные принадлежности и бросил их в лицо Мише, – Что б к утру были как новые.

– Скажешь кому… Сам знаешь, – пригрозил на прощанье Ломтев.

– Поиметь мы тебя всегда успеем, – напутствовал Головин, выпуская Михаила из каптерки, – И забери своего хлюпика. А то он нам тут все белье промочит.

Михаил довел Рашида до туалета.

Оба подавленно молчали. Говорить не о чем. Приткнулись к стене возле длинного ряда раковин. Подкапывали краны. Рашид тихо плакал. Михаил, бросив вонючие портянки в мойку, скрипел от злости зубами. Из самых глубин его души, доселе огорошенной столь радикальными изменениями в жизни, стали медленно подниматься черные все разъедающие пары ненависти. Словно проснулась в нем ранее неведомая первородная звериная сущность. Хрустнула когтистыми лапами, клацнула ощеренными клыками, сверкнула черными щелками безжалостных глаз и расколола окружающий мир на дичь и угрозу.

– Они просто звери, – произнес Михаил.

– Как я теперь буду жить? – всхлипнул Рашид.

– Чтобы здесь выжить надо стать зверем. Таким же, как они. Чем страшнее, тем лучше. Чтобы они сами боялись. Чтобы все боялись, – не то отвечая, не то продолжая свои размышления медленно проговорил Миша.

– Что я скажу братьям? У меня три брата. Все младше меня. Скоро им в армию. Как я посмотрю в глаза матери? Какой я теперь мужчина? Кто я теперь? Я опозорен. Мне нельзя больше жить. Весь род мой опозорен. Меня все презирать будут. Что я им скажу?