Алексей Сухих - Жизнь ни за что. Книга первая

Боль за Сталина после дурного съезда была совсем другой, чем при его смерти. «И мёртвые сраму не имут», – как говорили на Руси. Срам несут на себе люди живущие. И Леонид, и его друзья приняли этот срам на себя, хоть и не поняли, почему их старшие товарищи допустили удар по будущему, не создав ещё и настоящего. Но за державу становилось обидно. И это они понимали.

И пришёл май 1956 года. И зацвела сирень. И были выпускные экзамены на аттестат зрелости. Леонид со товарищи выпускался в большую жизнь. Перед «русским письменным» Люда подарила ему красную розу. «На удачу, – сказала она. – От «Красной розочки». Он отлично сдавал экзамены, и каждый вечер приносил Людмиле ветки белой сирени, которая пышно цвела в эту весну в палисаднике его дома. А когда сирень отцвела, распустились георгины. Цвели сады, цвела любовь и распускала шипы и прокалывала в кровь непреодолимая разлука. Все десятиклассники становились абитуриентами и выходили в жизнь. А жизнь эта была вдали от тихого городка, и надо было его покидать.

Школьный бал гремел на всех трёх этажах. Работал буфет с вином и закусками. Леонид, Николай и Виктор сидели в буфете за столиком втроём, прощаясь. Все разъезжались в ближайшие дни. Старый поляк, Эдмунд Эдмундович, преподаватель немецкого языка, неизвестно как попавший в этот, затерянный в просторах России, городок, подсел к ним за столик и грустно спросил Леонида, почему он не подошёл к нему, чтобы вытянуть немецкий на отлично и получить медаль. «Характер упрямый», – улыбнулся Леонид. Тот понимающе кивнул, выпил с ребятами вина, расчувствовался. И путая польские, русские и немецкие слова пожелал всем успехов в большом пути. Все выпили ещё шампанского и ребята вышли. А старый учитель остался сидеть, задумавшись о чём-то своём и, наверное, далёком.

Леонид стоял у стены в актовом зале и смотрел на танцующих мальчиков и девочек, с которыми провёл в этой школе десять лет. Сегодня они последний раз все вместе и дружны, и приветливы друг к другу. А завтра их коллектива уже нет, и никогда не будет. У всех судьбы разные и хорошо, что завтра не будет войны.

– Лёнька, – тронул его подошедший Виктор. – Тебя Марина просила подойти.

– Ты же знаешь…, – потянул Леонид, намереваясь объяснить, что ему нечего сказать Марине, которая и так всё понимает.

– Она просила, – вдруг резко повторил Витька, и Леонид снова вспомнил, что Виктор совсем неравнодушен к ней, хоть и встречался с другой девушкой.

– То-то же, – буркнул Виктор, когда Леонид повернулся и направился к Марине. – И смотри у меня, если что, – бросил он уже вслед.

Леонид подошёл к Марине. Нарядная и красивая, она стояла у окна одна. Увидев подходящего Леонида, встрепенулась и испытующе взглянула.

– Вот и всё, Мариночка, – улыбнулся он, – окончилось наше детство и детские шалости.

– Ты уезжаешь, как я слышала.

– Да, через три дня.

– И надолго.

– Да.

– Жаль, что мы не стали близкими друзьями…

– Но мы друзья.

– Ты не сразу забудешь школу?

– Я никогда не забуду школу и своих друзей.

– Значит, ты будешь помнить и обо мне.

– Всегда.

– Потанцуй со мной.

Они закружились в вальсе. От дверей за ними наблюдал Виктор..

– Прости меня, Марина, я ухожу.

– Я знаю. Тебя ждёт твоя девушка. Я видела. И вспоминай обо мне, ладно.

Леонид подвёл её к Виталию.

– Развлеки девушку. А я должен… – и ушёл. Витька показал ему вслед кулак..

Лёньке было грустно уезжать.

Земля от Бреста до Урала была необозримым пространством для ограниченного в пространственном мышлении западного европейца. Для жителя Союза это расстояние не казалось большим. Два дня в поезде и ты на месте. И расстояния для Лёни и его друзей – абитуриентов из городка в центре страны не были препятствием. Севастополь, Калининград или Свердловск были также далеки и близки, как Москва или Ленинград. Леонид ехал в Ленинград вместе с Валькой Балыбердиным, парнем из параллельного класса, поступать в Арктическое училище на океанологическое отделение. Оба мечтали об океанах и желали быть красивыми перед своими девушками в морской форме. Леониду же вообще нужен был казённый кошт. Он видел, с каким невероятными напряжением обеспечивал Иван Макарович старшего сына, учившегося в гражданском ВУЗе в Ленинграде, пока Лёнька был школьником. И знал, что его учёба на гражданке ляжет на его, Лёнькины, мальчишеские плечи. И по всему ничего не препятствовало его намерениям. Отсутствие медали было только отсутствием его имени и фотографии в школьном музее, где все медалисты вписывались золотыми буквами. И выглядели на фотографиях отпрысками предков самых голубых кровей, а не рабоче-крестьянского происхождения.

Перед отъездом отец, Иван Макарович, зажёг свечку перед иконой Христа, висевшей в переднем углу дальней комнаты, и позвал маму Тину и Леонида —

– Пойдёмте, помолимся перед дорогой. Попросим у Бога помощи. – И опустился на колени, крестясь и шепча неслышные слова молитвы. Ленька и мать встали рядом с ним. Он уже давно, как стал пионером, не крестился на иконы, которые отец уберёг при разграблении церквей. Иконы были осквернены скребками по лицам богов и святых, но от этого глаза их смотрели на маленького Лёньку пронзительнее и ласковее одновременно. Лёнька склонил голову, перекрестился и прошептал как раньше, когда молился маленьким: «Да будет воля твоя…» Отец, крестясь, поднялся с колен, встали и мать с сыном.

– Вот что, Леонид, – сказал Иван Макарович, – впереди у тебя целая жизнь. Советская власть – она правильная по сути и я за неё воевал, но Бога она отняла у людей зря. Не надо было Бога отнимать. Он ведь никому не мешает, а помогает. Только просить надо искренне и ждать помощи, не сомневаясь. Тебе и в партию должно быть придётся вступать. Делай всё как надо, но только Бога ни словами, ни мысленно не хули, не отказывайся прилюдно. Промолчи, когда другие говорят. И когда все оставят тебя, Бог не оставит, только обратись к нему. Он никого не оставляет, запомни это.

У вагона Юрий Коротков выводил на аккордеоне «Сиреневый туман», отражавший настроение абитуриентов уже целый год. Родители отъезжающих смотрели грустными глазами, друзья ободряюще кричали. Лёньке очень хотелось при всех поцеловать Людмилку, но как-то не получилось у него набраться храбрости. Колёса закрутились, и поезд улетел «в сиреневую даль».

Людмила Буянская стояла в кругу Лёнькиных друзей и их подруг, держась за руку своей неразлучной Валентины, вместе с которой она и познакомилась на киносеансе с Леонидом. Ей было обидно, что Леонид не поцеловал её и не показал их любовь всем открыто, а только подал руку, как и всем остальным. И укоряла себя, что сама не проявила смелости и не повесилась ему на шею. А теперь скрылся последний вагон и только Юркин аккордеон ещё напоминал трагическими нотами про «сиреневый туман» «А может через год, ты друга потеряешь…» назойливо вертелись в голове тоскливые слова песни. Вскоре группа молодых людей, провожавших Сугробина и Балыбердина, рассыпалась. Витька уезжал в своё лётное училище через неделю и одновременно помогал своим родителям укладываться. Они надумали поменять и место и образ жизни и уезжали в далёкий южный город Фрунзе, стоявший на краю центральной Азии. Колька укладывал в конверт документы для отправки в институт; их девочки также строчили заявления. У всех, кроме Людмилы и Валентины, были серьёзные жизненно определяющие дела.