Александр Кириллов - Облдрама

И он стал ей снова что-то раздраженно объяснять.

– Я же так и делала, Михал Михалыч, а вы мне сказали – не надо.

– Плохо, значит, делали.

– Вчера вам всё нравилось.

– Вы будете со мной спорить?

– Значит, я тупая, Михал Михалыч, давайте еще раз…

– Инна, – окликнул он Ланскую, – чем вы заняты? Ну, пожалуйста, давайте.

Инна тотчас же сунула помаду и зеркальце в сумку, и с миной примерной ученицы на лице посмотрела в сторону Михаила Михайловича. На губах у нее дрожала улыбка.

– Не девочка, а всё в невинность играет, – услышал Троицкий глухое ворчание «рыжего»».

Эта вскользь брошенная Шагаевым фраза переключила внимание Троицкого с Артемьевой на Инну. Та сидела нога на ногу, упираясь в пол каблучком, и, едва сдерживая улыбку, покусывала блестевшие темной помадой губы.

– Нет! Всё! Стойте! Вы… меня не понимаете. Это я, наверное, тупой? – вдруг громко, на весь зал, заявил Михаил Михайлович, остановив репетицию.

– Понимаю я, – убежденно настаивала Артемьева, начиная всё заново.

– Нет, не понимаете, – демонстративно прервал её Михаил Михайлович.

– Понимаю, – в исступлении кричала ему со сцены Артемьева.

И все повторялось сначала.

– Молодежь! – пыхтел Михаил Михайлович. – Плохо, плохо обучены. Не можете! Рано вам такие роли играть.

Троицкий тут же впился в него глазами, но Михаилу Михайловичу было не до него. Теряя самообладание, он что-то тщетно вдалбливал мрачной, оцепеневшей Артемьевой.

– Я так и делаю! – отчаянно защищалась она.

– Ни черта вы не делаете!

– Как же не делаю, Михал Михалыч?! – орала Артемьева, чуть не плача.

– Перерыв, – не дослушав её, объявил Книга и покинул зал.

– Пойдем чаю выпьем, – предложил Вольхин.

– Нет, я к г лавному .

Троицкий спрыгнул со сцены и бросился через зрительный зал к выходу. Краем глаза он заметил, как Инна поднялась со стула, пропуская жену г лавного , которая тоже встала, собравшись уходить, и Троицкий, заглядевшись на Инну, столкнулся с Ольгой Поликарповной в дверях. Она недружелюбно отодвинула его и, ни слова не говоря, прошла мимо. Но этого оказалось достаточно, чтобы увидеть вблизи её лицо, большие серые немигающие глаза.

– И ч-ч-что это г лавные т-таких дылд выбирают, – шепнул сочувственно дядя Петя, – ишь, пава какая…

– Хозяйка пошла, – уважительно произнес Рустам.

– Оля! – раздался в фойе радостный вскрик Юрия Александровича.

Из полутьмы зала Троицкого окликнула Артемьеву, делая ему умоляющие знаки, чтобы он не уходил.

– Помоги мне, – схватив его за руки, заглядывала она ему в глаза. – Ты один мне можешь помочь… Мой муж… ну, ты помнишь, когда он приехал, и ты ночевал в моей комнате… Ну, объясни ты ему, что… в общем, что у нас тогда ничего не было, о чем я очень жалею, – вдруг обдала она его тлевшим под спудом жаром.

– Разве он не видел, что я спал один?

– А он говорит, что я услышала его шаги и перебежала к Паше.

– Через стенку?

– Ну, я прошу тебя, что тебе стоит. Это же… Я боюсь его.

– Не буду я с ним разговаривать.

– Нет, будешь, – вдруг обозлилась Артемьева, но тут же снова поменяла тон на жалобно-просительный: – Я тебя очень прошу. У меня вся личная жизнь к черту летит. Он потолкался здесь в кулисах, и совсем помешался – бросай ему театр, и всё…

В зал стали возвращаться актеры, и Галя торопливо отсела от него.

Репетиция возобновилась.

Жена г лавного больше не появлялась. Михаил Михайлович демонстративно пропускал сцены, в которых была занята Артемьева.

Зато Инне пришлось поработать вдвойне. Сегодня она была в ударе, всё у нее получалось, замечания Книги схватывались на лету, она была на сцене легкой, непринужденной, что даже Мих-Мих, при всей его придирчивости, только сопел и довольно потирал руки.

Всю репетицию Троицкий любовался Инной, наблюдая, как она слушает, смеется, или тихо сидит в кулисах, пережидая монологи Михаила Михайловича, и жует конфеты, причем так аппетитно, что даже Троицкий, никогда не любивший сладкого, проглатывал слюнки. И вдруг до него дошло: странно, но с самого утра он сегодня неотрывно следует за нею взглядом.

После репетиции Михаил Михайлович отпустил всех, кроме Горского. Его задержали на часок, чтобы помочь войти в спектакль новой актрисе. Этой актрисой была жена г лавного .

Троицкий заторопился, надеясь со второй попытки попасть к Уфимцеву в кабинет, и снова он натолкнулся в дверях на Ольгу Поликарповну.

– Да что это, в самом деле! – раздраженно отшатнулась она и, проходя, локтем ткнула его в бок.

«Ничего себе, – подумал Троицкий, оглядываясь, – ну и ручка».

Из кабинета г лавного вышел Фима Куртизаев. Он улыбался, склонив набок голову.

– Там есть кто? – спросил Троицкий.

– Иди, иди, – дружески подтолкнул его Фима и плутовато подмигнул.

Маленький брюнет с голубыми глазами встретил Троицкого так, будто его-то он и ждал. Уфимцев был несколько скован, сидя в кресле главного режиссера, как бы стеснялся своего положения.

– Одну минуточку, – предупредил он, сняв трубку, и стал куда-то названивать, приветствовать какого-то Иллариона Яковлевича, передал привет из министерства, обещал обязательно побывать у него.

– Значит, вы только что из Москвы, это хорошо, – одобрительно кивнул он, положив на стол руки и сплетя пальцы. Взгляд у него был томный, мягкий, очень смущенный, в то время как тёмные вьющиеся волосы нахально блестели. – Я тоже закончил московский вуз. Вернее, саратовский филиал школы-студии МХАТ. На экзамен к нам приезжала сама Тарасова, Алла Константиновна. Как мы волновались! Учиться у таких мастеров и попасть сюда…

Он задумался, потрескивая суставами пальцев, и вдруг улыбнулся.

– Как вы находите Михал Михалыча? Не очень старомоден?

– Я не понимаю… – начал было Троицкий.

– Да всё вы понимаете. Все вы всё понимаете. Не может он уже ничего. Дал я ему в спектакль своих актеров, чтобы спасти премьеру от провала, но это мера половинчатая… Вас как зовут?

– Сергей.

– Ну, какой вы Сергей, вы взрослый, самостоятельный человек, творческая единица. Ваше отчество?

– Викторович.

– Вот я и говорю, Сергей Викторович, нельзя нам с вами учиться у Михал Михалыча. Ничего он не сможет нам дать после Аллы Константиновны и Пал Михалыча. Это ясно. Но нам с вами необходимо взаимопонимание. Надо стать единомышленниками. Вот, что мы можем ему противопоставить – коллектив единомышленников. Мы с вами должны иметь для этого, да-да, ясную творческую позицию. Например, как мы с вами смотрим на современное искусство? На какие общественные процессы мы, объединившись, в состоянии повлиять? Кто герой нашего времени? Удивительно, знаете, что там, где я работал, об этом никто не хотел думать. Не знаю, как можно ставить спектакли, не разобравшись в существе этих вопросов? Вообще, доложу я вам, я наблюдаю в театре какую-то странную апатию, особенно среди молодежи. Обязательно об этом скажу. Какая-то безынициативность во всём, даже в их желаниях, которых, по существу, и нет. Вы это заметили? А спрашивается: чего, собственно, нельзя? Всё можно, в пределах разумного, не так ли? Я, между нами, очень бы хотел, Сергей Викторович, чтобы именно вы взяли на себя инициативу и немного всколыхнули нашу молодежь. Вы только что из Москвы…