Михаил Зотин - Оккультист. Часть 1

Первое, что поразило нас обоих на подходе к дому, это невероятная, почти физически ощутимая завеса тишины. Время было вечернее и дом, окрашенный кроваво-красными лучами заходящего солнца, казался мрачным призрачным замком, словно сошедшим с картины Александра Бенуа. Уж на что я зачерствевший реалист, но тут даже меня проняло. С момента последнего происшествия территорию непрерывно патрулировали. Запретную зону четко обозначили черно-желтой лентой. И она, как нарочно, ясно очерчивала ту незримую границу, за которой разом исчезали все звуки.

Тишина была такая плотная, что шуршание обуви по траве казалось оглушающе громким. Я оглянулся на сопровождавшего меня сержанта и понял, что ему тоже неуютно находиться перед этим странным памятником старины. Темнота подступала, но луч моего фонаря, почти призрачный от яркости, распорол густой мрак, выхватив из него овальный участок стены. Я водил лучом, из стороны в сторону. То тут, то там попадались неумелые буквы граффити. Иногда виднелись участки с отвалившейся штукатуркой. В иных местах были видны какие-то потеки (видимо оставшиеся после дождя).

Мы постепенно приближались к дому. У меня внутри холодело. Он и днем-то производил весьма отталкивающее впечатление, а уж в темноте, с участками стены, выхваченными светом, черными провалами окон с выбитыми стеклами, или вообще пустыми проемами, он выглядел совсем уж угнетающе.

«Если он снаружи таким кажется, страшно подумать, что творится внутри» – мысленно вздрогнул я.

– Ну и мерзость! – вдруг сказал сержант – Скорее бы его снесли нахрен. Можно было бы вздохнуть спокойно.

– Даже жаль, что у дома богатая история, – ответил я. – Что же в нем такого, что его перестали держать в нормальном состоянии…

– Вот уж без этой информации я точно не буду хуже спать. – сказал сержант тоном, показывающим крайнее нежелание развивать тему.

Плотная тишина снова окутала нас, прерываемая лишь шелестом травы под ногами. Дверь была заколочена мощными досками (высаживать бесполезно). Поэтому, мы решили обойти строение, в надежде что земля образует холмик возле одного из выбитых окон первого этажа. Иначе, как люди попадали внутрь?

Мы обогнули дом слева, двигаясь вдоль торца. Земля здесь действительно поднималась небольшим бугром, достаточно близко к окну. Удачно, что оно оказалось без рамы. Решив воспользоваться проторенным путем, я двинулся к окну. В этот момент, меня вдруг ослепил мощный световой поток. Оказалось, что у сержанта тоже был с собой фонарь, и теперь он светил им прямо в черную глотку оконного проема, наблюдая, как я забираюсь внутрь.

Стена, навскидку, была сантиметров 60. Скорее всего, каменная кладка, либо дерево. Достав из сумки монтировку, я попытался отбить кусок штукатурки. Попытка удалась великолепно и под толстым слоем обнаружилась добротная каменная кладка. Мммда. Взрывать фундамент смысла не имеет. Дом придется разламывать. Судя по тому, как у нас строили в те времена, дело будет нелегкое. Я сковырнул железкой образец раствора, который скреплял камни и решил сдать на экспертизу.

– Ну что вы там застряли? – окликнул меня Георгиев.

– Все в норме. Давайте за мной! – спокойно сказал я, и спрыгнул с подоконника на пол дома. Отошел от окна и впустил внутрь сержанта.

– Давай на «ты», – вдруг неожиданно сказал полицейский. – Выканья достают.

Наши мнения в этом вопросе сошлись радикальным образом, так что мы пожали друг другу руки и представились. Впрочем, мое имя он узнал еще из паспорта, а его самого звали Евгением. Впрочем, он попросил его называть либо Женька, либо Жэка (как ребята из его подразделения). Таким образом, к дальнейшему осмотру дома мы приступили, уже не особо церемонясь в друг с другом.

Как и ожидалось, изнутри дом был еще более угнетающим. Тяжкий спертый воздух словно был самой его сутью, потому что гулявшие по заваленным мусором коридорам сквозняки никакого влияния на него не оказывали.

Мощные лучи фонарей разрезали внутренний мрак дома, обнаруживая стены, обезображенные то следами деятельности бомжей, то просто копотью и сажей. На полу местами лежало битое стекло. Некоторые двери оказывались закрыты (вот уж странно). Мы не стали пытаться проникнуть в помещения за ними. В другие комнаты заглядывали осторожно, но не находили ничего, кроме пустых каменных коробок, соединенных проемами без дверей и заваленных всякой рухлядью.

Осторожно шагая дальше, мы, вскоре, вышли на центральную лестничную клетку. Как и во многих старых домах, она потрясала своим простором. Двери центрального входа сохранились в довольно плачевном состоянии. Освещая одну из стен, мы вдруг заметили на ней странные потёки. Почти бордовые в свете фонарей, они складывались в слово «граф». Я еще ничего не успел понять, как Евгений подошел к надписи и внимательно осмотрел ее. Потом как-то судорожно сглотнул и произнес сдавленным голосом:

– Хотел бы я, чтоб это была краска…

Подойдя ближе, я откровенно обрадовался, что был голоден. Правда я подумал, что надпись сделана кровью. Но нет же. Здесь в виде чернил использовались экскременты (что было еще более отвратительно). Я и сержант не сговариваясь сплюнули. Между тем, в комнате справа по коридору раздался какой-то шорох. Я вздрогнул, а Женька, побледнев слегка, вынул из кобуры пистолет. Шутки шутками, но…

Стараясь шагать, как можно тише, мы приблизились к остаткам двери, болтающимся на петлях, из-за которых, как нам казалось, и раздался этот подозрительный звук. У меня не нашлось возражений, когда полицейский жестом попросил меня отойти за его спину. Открывать дверь не было необходимости. Крадучись, мы вошли в квартиру. Там было пусто. Фонари выхватывали участки пола, обильно заваленные мусором, а, порой, и носящие следы чужих испражнений. Посреди единственной комнаты виднелся след от сравнительно свежего костровища. А на стене ее виднелась надпись «граф Аниксиев». И вот эта надпись была уже реально сделана кровью. Причем, кровь, возможно, принадлежала последней жертве обитателей этого проклятого места.

Шорох раздался снова. На сей раз за нашими спинами. Мы оба подпрыгнули на месте, разворачиваясь. Никого. Только где-то в темноте таяли отзвуки ехидных смешков, напоминавших детские.

– Неужели тут есть еще дети? – содрогнулся я.

– Вряд ли. – Сержанту тоже было не по себе.

Мысли о работе уже вылетели из головы. Темнота играла с нами несмешные шутки. Взмокшие, скорее от неожиданностей, чем от реального страха, мы последовали туда, где, предположительно, в последний раз слышали эти странные смешки. Там оказалась еще одна комната, скрытая дверью, на сей раз, уже совершенно целой. Абсолютно не церемонясь, мы высадили её плечами. Как ни странно, но это помещение, хоть и носившее следы неумолимого влияния времени, сохранилось относительно хорошо. Правда, на ветхие диваны и кресла коммунистических времен мы бы вряд ли сели, но выглядело все просто очень старым. Окна этой квартиры были заколочены. На сохранившемся деревянном стеллаже лежал ворох каких-то книг. Женька, одев резиновые перчатки, осторожно перебрал их, и откидывал в сторону, признавая, как явно негодные для чтения.