Сергей Куприянов - Жизнь глазами пессимиста. рассказы

Так городок, постепенно насыщаясь самыми разнообразными слухами, продолжая жить своей повседневной жизнью, приближался ко дню проведения парада.

– Вот, Лешка, приедут немцы и заберут самых красивых баб к себе в Германию, – с нескрываемым злорадством вещала рыжая Любка, упитанная молодуха, с полной пазухой «женского счастья». В надежде на то, что каким-то образом она таки очарует кого – нибудь из братьев. Любка заказывала машину чуть не каждую неделю, принаряжавшись, демонстративно не застегивая халат до конца, выпячивала свой бюст, в плотную приближаясь к кому-то из братьев.

– И тебя заберут? А какие это немцы? Что им у нас-то делать? – Лешка, зная заветную мечту Любки, приезжал, раскладывал шланг, засовывал его в люк и, не глуша двигатель, делал вид, что откачивает дерьмо. За что брал символическую сумму.

– Может и меня заберут, – кокетливо поправляя рыжую копну, томно сказала Любка, – ты что не слышал? К нам немцы приедут, будут жен себе выбирать, останутся одни бабки. Любка звонко рассмеялась.

– Это уже они везде были, осталось только к нам приехать, да у нас этого добра…, – рассмеялся Лешка.

– Вот потом не до смеха будет, – загадочно сказала Любка, – не цените вы нас, а для иностранцев мы самая находка….

Лешка, не снимая ухмылку, свернул шланг, сунул в карман деньги, и открыв дверцу машины, крикнул:

– Ну, Любаня, будешь фрау Любхен и наши услуги будут ни к чему, забудешь нас…

Любка глубоко вздохнула, скрестивши руки на груди, и взглядом проводила уезжающую машину.

В кафе у Тофика было уже довольно много народу, как-никак была суббота и многие жители городка традиционно ходили сюда поесть шашлык, выпить пива, обсудить новости, да и просто покалякать после трудовых дней, сменить собственные четыре угла на более большие, пахнущие дымом и жаренным мясом, наполненные гомоном и смехом, углы кафе. Леха и Тоха Шимко сидели в компании ребят и девченок за большим столом, пили пиво, громко смеялись, рассказывали всякие небылицы.

– Слышь, пацаны, а чо это делегация к нам едет? Кто знает? Мне сегодня Любка рыжая говорила, вроде немцы… говорит, замуж девок выбирать? – стараясь перекричать общий шум, спросил Леха.

– Да кто, что говорит, – уже с несколько плавающей дикцией ответил, сидящий напротив Лехи здоровый, коротко стриженый парень в камуфляжной майке, с надписью на спине «U.S.Army»

– Я знаю, – крикнула девица, сидящая рядом с Тохой в обнимку, – к нам сёдня в общагу приходил Эдик, препод, сказал, что будет (девица хихикнула) … как это… Гей-парад. Ну, чо не видели, как мужики в бабских колготах зажигают, намалеванные такие….

– Да, да, – подтвердила подружка, отхлебывая пиво, – нам тоже говорили.

Мужики смотрели на подруг стеклянным взглядом, надеясь, что их разыгрывают, и розыгрыш вроде бы удачный, но что-то в голове не стыковалось и от этого изумление усиливалось. В пору бы рассмеяться удачной шутке, но девицы не подавали и виду. Переглянувшись друг с другом, ребята в один голос на выдохе, крикнули:

– Шооооо!?

– Ленка, тебе больше не наливаем, – сказал Леха, – ты, думаешь мы тут… о? (и постучал ладонью себя по уху) … типа, лохи? Не-е а. Леха поводил пальцем.

– Блин, я чо? – вспылила Ленка, – думаешь развод? Аха. Завтра в одиннадцать приедут. Говорил, что это очень важное мероприятие, что, мол, даже начальство из области приедет, что мы должны всячески проявлять понимание, а они понять, что мы тоже часть Европы… ну, типа, такие, как они….

– Хрена! – Леха треснул, что было дури по столу, от чего зал притих и на него устремились взгляды посетителей. Понизив голос, Леха продолжал, – Хрена…. Не, ну пацаны, это что?

Все одобрительно закивали головами, поддерживая Леху, Сидели молча, каждый обдумывая новость, запивая ее пивом, дергая головой, как бы говоря: «ни чего себе».

Вечер катился к концу. Посетители, уже изрядно набравшись хмеля и впечатлений, подпевая поющему из динамика М. Кругу, постепенно разбредались из кафе, не твердо ступая на темную землю городка, растворяясь в его улочках, унося частицу общего веселья, теперь уже, в свои четыре угла. Хоть многие улицы не освещались, но движение посетителей всегда можно было отследить по громким крикам и лаю собак. Городок из дневного сна постепенно погружался в сон ночной под аккомпанемент цикад и лягушек из местного пруда. Черный бархат неба, расшитый миллионами страз, огромным куполом накрыл городок и он уснул безмятежным, детским сном…

Звук сигнала Шимковского «газона» разбудил Митрича. Он еще не вернувшийся в действительность, всклокоченный, вскочил с кровати не понимая, смотреть ли в окно или сразу бежать во двор, несколько раз повторив попытку сделать и то и другое одновременно, все же выскочил во двор. Сигнал был требовательным и настойчивым.

– Вы что? Сегодня ж воскресенье… перепутали что ли? В такую рань… что случилось? – кричал Митрич, запуская машину во двор, – Я вас завтра ждал…

– А у нас акция, последнее воскресенье месяца пенсионеров обслуживаем бесплатно, – крикнул Тоха. Чем привел Митрича в ступор, еще не оправившись от неожиданного появления братьев, новая неожиданность.

– Да ну? Ну спасибо рябятки, ой спасибо, – расчувствовался Митрич.

Братья споро развернули свою «установку», как при сдаче норматива опытными бойцами, опустошили яму Митрича и, так же быстро и слаженно, свернулись. Норматив был бы сдан на «отлично». Проехав по поселку, братья наполнили бочку до половины, затем долили воды, покатались по ухабам и ямам, чтобы содержимое бочки приняло однородный характер, поставили машину в тенек не далеко от «белого дома», наблюдая за «мероприятием».

Эдуард Петрович, набегавшись по общежитию и домам студентов накануне, совершал контрольную пробежку с утра, призывая и убеждая студентов и абитуриентов в важности их присутствия, неоднократно повторяя, что всех не пришедших ждут серьезные проблемы в будущем.

К часам десяти, на площади перед горсоветом собралось с десятка три молодых ребят и девчонок. Они стояли небольшой толпой, громко обсуждая предстоящее событие, дурачились и смеялись. На крыльце горсовета тоже толпились, но уже «горсоветовские», в основном женщины, нарядно, по-праздничному одеты и начесаны. В конце здания горсовета небольшой группкой, человек пятнадцать стояли бабульки и дедульки, а над ними возвышалась седая голова Петра Сергеевича, гневно жестикулируя, что-то внушал стоящим. Слушатели, как на сеансе массового гипноза, то отрицательно мотали головами, то утвердительно кивали в такт словам Петра Сергеевича. Все городские участники «мероприятия» заняли свои позиции и ждали только гостей.

Большой белый автобус, похожий на яхту, раскачиваясь на ямах, плыл в сопровождении милицейского «уазика». Увидев приближающийся автобус, люди на площади зашевелились. Молодежь перебегала то на одну сторону площади, то на другую. Коммунисты и сочувствующие развернули красное знамя и пару, написанных на ватмане плакатов. «Горсоветовские», спустившись со ступенек к краю дороги, выстроились колонной, которую возглавляли две упитанные дамы, держа на полотенце каравай, и сам Иван Степанович в светлом костюме и шляпе. Автобус остановился напротив «караваянесущих», открылась дверь, и из автобуса вышли с десятка полтора-два молодых людей и три девушки. Автобус освободившийся от бремени, закрыл дверь и уехал. А на площади плотной кучкой, прижимаясь друг к другу остались стоять те самые гости, приезд которых ждали жители городка с самыми разными чувствами. Гости опасливо и тревожно озирались по сторонам, видимо надеясь увидеть наряженных матрешек, медведей и пьяных мужиков в папахах с красным околышком, а горожане, также пытливо вглядывались в гостей, удивляясь, совершенно обычно одетым, ну может несколько ярче, чем они сами, людям. Пауза зависла довольно длинная, пока Иван Степанович, не подтолкнул, даму, держащую каравай, со словами: «Тамара, давай» и сам пошел навстречу гостям. Он даже повеселел, от того, что увидел, в принципе, обычных людей. Все как-то сделали большой выдох. Коммунисты, оправившись от неожиданности, пели песни и выкрикивали какие-то речёвки, молодежь, ни кем не руководимая, поскольку Эдуард Петрович старался находиться ближе к караваю, сновала беспорядочно по площади, зеваки стоявшие по ту сторону площади, в большинстве женщины, поверившие, что едут женихи, разочарованно, судачили друг с другом и не долго постояв, расходились. Постепенно толпы, кучки, одиноко шатающиеся, сформировались в какое-то подобие колоны и возглавляемая Эдуардом Петровичем и некоторыми парнями из гостей двинулись по улице. Сам же Иван Степанович, в виду того, что не встретил никого из областного начальства, решил не присоединятся к демонстрации, а, немного пройдя, развернулся и пошел в здание Горсовета. Уже готовый скрыться в распахнутой двери, Иван Степанович заметил несущейся по улице, через площадь, братьёвый «газон». Он проводил его взглядом и, не отпуская дверь, смотрел ему вслед. Какое-то нехорошее, тревожное предчувствие вдруг охватило его. Он замер на месте. Что его особенно насторожило, так это то, что один из братьев, он точно не знал, кто из них кто, сидел на бочке задом на перед и держал в руках шланг.