Михаил Садовский - Четыре дня. Сборник рассказов

– Вы ошиблись? – спросила она после паузы.

– Нет, – ответил он, – Я ваш сосед. Ну, в доме напротив… Окна как раз на ваш подъезд…

– И что?

– Ну… смотрю: дочка ушла в школу, а вы не выходите. Вот я решил, что на работу опоздаете…

– А если мне во вторую смену? – Людмила чуть потрясла головой в стороны.

– Нет… По вторникам, четвергам и субботам вы в первую…

– Потрясающе! И давно вы так наблюдаете?

– Год, – совершенно определённо ответил он. – Как сюда переехал… разменял квартиру. Старую оставил супруге… Ну, бывшей… вот…

– Это ваша специальность?

– Не понял? – искренне удивился мужчина… – А!.. – вдруг догадался он и засмеялся, – Нет, нет… Я инженер… Да, толковый такой… Ну, в общем довольно главный… На Севере много лет пропадал… Банально всё… Вернулся, а пришлось разъехаться. – Они молча смотрели друг на друга. – Там, знаете, привыкаешь замечать малейшие изменения. Там всё как помарка на чистом листе бумаги – сразу замечать надо, а то пропадёшь…

– И что? – не поняла она.

– Опоздаем, – просто, как о решённом ответил он. – Опоздаем…

– Это вы решили мне помочь? – наконец включилась она.

– Да. Этому я тоже там научился…

– Ну спасибо…

– А вы что же, в отпуске сейчас? – спросила она, когда он помогал ей устроиться на санках.

– Нет. Я просто выговорил себе условие попозже приезжать на работу, когда пробок меньше…

Теперь по вторникам, четвергам и субботам ровно в половине восьмого он молча стоял в проёме двери и ждал, когда она появится и потянется за своим пальто.

Когда подули мартовские ветры, появились чёрные проплешины на тротуарах и сани, отвратительно хрустя, отказывались двигаться по ним, верёвка от напряжения обрывалась, а идти ещё было скользко и страшно упасть, он однажды подъехал на машине и не выключал двигатель. Она очень удивилась и даже не поняла, что это за ней. С непривычки с трудом полулёжа расположилась на заднем сиденье и не успела устроиться, как надо было выходить. Так безо всякого сговора и повелось. Он ничего не объяснял, не подавал советов – то протягивал руку, помогая сесть, то подхватывал спереди за подмышки и буквально выносил её из машины и ставил на землю.

Сегодня, когда она закончила все электрофорезы, парафины, согревающие компрессы и понуро сидела, опершись на стол двумя локтями, болела спина, ломило поясницу и плечи, шея ныла, и ужасно тянуло ноги, её тихонько позвали сзади:

– Людмила Дорофеевна… – Она, не убирая локтей со стола, посмотрела через плечо и увидела его…

– Ехать подано! – сказал он шутливо. – Карета у входа…

– Куда это мы? – спросила она, когда они тронулись совсем в другую сторону.

– Мы можем пообедать вместе? – полуобернулся он.

– Пообедать?

– Да. Просто пообедать. Вера сегодня задержится в школе…

– А откуда… – начала она, но он перебил её.

– Вы сами обмолвились, что теперь по четвергам Вера в театральном… – Она промолчала. – Я не выпытываю секретов. Если вы возражаете, я поверну обратно… – и она снова ничего не сказала.

– А потом…

– Что потом? – резко откликнулся он.

– Потом, если бы я… – она запнулась, – если бы я была нормальная, вы бы спросили, нельзя ли вам остаться у меня? – Он ничего не ответил. Они ехали молча всю дорогу. Когда машина остановилась, он обернулся к ней:

– Простите моё молчание. Можно я вам отвечу за столом… У нас в классе учился мальчик… Николай. Коля Демченко… Такой тихий обыкновенный отличник. Семья состоятельная. Мама в Академии наук работала, папа инженер, Алёнка сестра… Обыкновенный мальчик… У нас немецкий язык был. В середине года, это в седьмом классе, учитель умер, Ксан Ксаныч. На знания наши это никак не повлияло: мы и так ни черта не знали, он на уроках нам больше про старину рассказывал. Месяца два мы балбесничали. Иногда нам уроки заменяли, иногда русский сдваивали, иногда математику… А потом однажды директор привёл в класс нового учителя. Мы её сразу Грымзой окрестили. Лоб в морщинах, прикус неправильный, как говорят, собачий, и горб! Ну не горбище, а так – небольшой, но всё равно заметно. Если бы не это, она бы была высокой и стройной, наверное. А так… И начала она нас так драить своими перфектами и имперфектами, что просто умёглих – невозможно! Мы же ни черта не знали – ни грамматики, ни произношения, а она принесла на первый этот урок Гейне и полчаса читала нам его стихи. Содержание переводила кратко и хотела, чтобы мы влюбились в звучание немецкой речи! А мы все её ненавидели. Это как-то с войны осталось – «лающий» немецкий язык, «язык врага», ну и так далее. И по кино, и по книгам, да и по рассказам, как говорится, очевидцев… У меня и отец воевал, и брат погиб… Да у всех так. Короче говоря, не поверили мы ей и не полюбили её вовсе… Учить – учили, чтобы аттестат не испортить, а симпатии не питали…

Она сидела напротив, слушала, как, может быть, только в детстве, бывало, сказку из уст отца, и ни о чём не думала, а представляла этот класс, горбатую учительницу с томиком Гейне и все эти «их кемме мих, ду кемст дих…». Время как-то отодвинулось, и всё вокруг отодвинулось – какое-то театральное волшебство окружило её. И только долетал его голос…

– Вот. И однажды мы пошли в поход всем классом… Ну не все пошли, но это называлось «всем классом», в День Пионерской организации, 19 мая, и на два дня. Тащили с собой палатки, рюкзаки, котелки… Ну весело было… И две учительницы с нами: классная руководительница Людмила Ивановна и немка Генриетта Венедиктовна… Там-то она класс показала! И палатку поставить, и костёр развести, и сварить, и веток нарубить, и спальное место устроить… Ну так ловко, что все про свою неприязнь позабыли и стали к ней тянуться. Поход кончился, а всё переменилось. Опять стали просить её в поход сходить с нами и опять пошли, потом несколько человек собрались и попросили её куда-то поехать с ними в туристический лагерь… Короче говоря, оказалось, что она заядлая туристка, и ходит в походы давно, и звание инструктора у неё, и всё такое прочее… И Коля во все походы с ней ходил. Многие ребята отстали, повзрослели, девочками обзавелись, им с ними интереснее, а Коля всё с ней и с ней… Все вокруг уже понимали, что тут не просто любовь к туризму или немецкому языку, хотя ей под сорок было… Ну… Ну, нам по семнадцать в десятом исполнилось…

Короче говоря, как только он получил аттестат, ушёл из дома и переехал к ней. Родители в истерике, побежали в РОНО, в райком… А тут Коле исполнилось восемнадцать, и всё по закону… Они расписались. Она перешла в другую школу, он поступил в институт: головастый парень был. Мы редко встречались. Детей у них не было, а жили, говорят, душа в душу и всё в походы ходили, и летом, и зимой. Лет через восемь я её случайно встретил в другом городе, далеко – такая маленькая сгорбленная старушка. Она меня узнала, а я, дурак, не сориентировался и так весело спросил, мол, вы здесь в походе… А она так тихо мне в ответ: «Коля умер…» Что, как – я потом узнал… И про неё, и про него. Она в ссылке выросла. В войну же все немцы советские шпионами стали. Отсюда и Гейне её, и навыки все туристские. Они с Колей душа в душу жили, любили друг друга без памяти… И однажды на улице её обозвали, оскорбили, он за неё заступился, его избили так… ну, проще сказать – убили. Этих бандитов нашли сразу, да что толку… Лет десять, я знаю, она ещё жива была…