Аннет Бове - Три грецких ореха

Вода по брюкам поднялась почти до колен. Нельзя сказать, что Киму это не доставляло определенного удовольствия. Прохлада снимала напряжение и успокаивала похмельный синдром. Он выловил проплывавшее мимо древко от швабры и стал колотить в потолок, пока у него не затекла шея, и не защемило между лопатками. Ждал ли он результата? Скорее всего, нет. Он не ждал ничего.

Раздвигая болтавшийся повсюду мусор, он стал пробираться к входной двери. С видимым усилием нажал ручку, удерживая дверь, опасаясь, что вода хлынет на лестничную площадку. Ничего подобного не произошло. Дверь не была вытолкнута потоком наружу, даже когда Ким перестал её придерживать. Более того, она не поддалась, даже когда он стал на неё надавливать, словно кто-то стоял с другой стороны, подперев спиной.

Споткнувшись о кусок наждачного камня, валявшегося на полу, вернее, теперь уже на дне, Ким пошатнулся, отступил и чуть было не грохнулся в воду. В последний момент он ухватился за шкаф, но не смог выпрямиться, сбитый с ног волной. Входная дверь открывалась, словно в замедленном действии, выгибаясь всем своим существом, не столь прочным и устойчивым, чтобы сопротивляться силе, давившей снаружи. Стена воды, высотой в человеческий рост, стремительно ворвалась в сообщающийся сосуд квартиры, за считанные секунды поднявшись Киму до пояса, плеснув ему в лицо и грудь. Он непроизвольно заслонился руками, словно защищаясь от внезапного нападения, не сразу поняв, что именно сейчас произошло. Облизав губы, почувствовал соль и привкус йода. К руке прилипло что-то холодное и живое. С брезгливостью, которая может показаться странной для опустившейся на дно личности, стал отряхивать руки. В воду плюхнулась небольшая желтобрюхая рыбка с черной поперечной полоской и тут же присоединилась к стайке своих сородичей, суетившихся между штанинами.

Он всё ещё надеялся проснуться, очнуться, отрезветь. Где-то глубоко внутри почувствовалось шевеление ростка паники. Ким подумал, что если так будет продолжаться, то скоро он снова пообещает самому себе бросить пить и отправится в лечебницу, что случалось не единожды, хотя всякий раз неминуемо завершалось рецидивом.

Он стоял, подняв обе руки вверх, готовый сдаться в плен, но выжить. Пахло морем и страхом. Ким не умел плавать.

Вдруг ему очень захотелось жить. Не потому, что он осознал ценность своего существования, но, вероятно, это был единственный природный инстинкт, неподвластный даже разъедавшей личность алкогольной зависимости.

Болезненные просветления всегда настигали его из-за отсутствия нужной дозы алкоголя. Но, не смотря на неимение постоянной работы и на полную растрату скудных сбережений, всегда можно было заработать на дешевую выпивку, открывая дверь груженым покупками клиентам супермаркетов или таская мешки в порту.

Но сейчас нужно было выбираться, искать помощи и хоть какого-то объяснения происходящему. Почему никто из соседей не вызвал аварийную службу? Откуда вся эта вода? И как она могла подняться так высоко по подъезду?

По возможности быстро Ким вернулся в комнату в поисках документов, хранящихся в жестяной коробке из-под печенья. Он плавала у ножки стула и размеренно билась об неё словно от прибоя. Схватив коробку, Ким оглядел комнату. Что бы вы взяли на необитаемый остров? – спрашивали когда-то в детстве учителя. Нож, спички, увеличительное стекло, соль и… Библию? Разрешалось назвать лишь пять вещей. Сейчас Ким не нашел бы и одной из них. Спички и те вымокли, сера на них разбухла и отвалилась, плавая с остальным мусором по квартире.

Ким повернулся, чтобы уйти, но в последний момент решил взять книгу с подоконника, надеясь раздобыть табаку. Вынул из-под подушки пачку конвертов, перетянутую грязным шнурком. Когда-то Ким очень любил писать письма. Телефонные разговоры казались ему пустыми, формальными. А в письмах он покорял любого оппонента и мог покориться сам. В них можно было заглядывать, перечитывать, брать полезную информацию, выискивать советы и рекомендации, вспоминать о приятных моментах, наслаждаться слогом и стилем собеседника, осознавая, что отчасти проникаешь куда-то глубоко в его душу, ведя длительную насыщенную переписку. Ещё он всегда говорил: если хочешь получить письмо от судьбы, напиши ей первым.

Недлинным был бы список имущества, случись ему составить завещание прямо сейчас. Да и на чье имя? Кому нужна связка писем, паспорт с разорванной коркой и пятикилограммовая книга, годная лишь для того, чтобы в её листы заворачивать табак? Разве что пошла бы в лоток соседскому коту, разорванная на мелкие клочки.

Потянувшись за книгой, Ким зацепился за край выгоревшей занавески, и, теряя равновесие, ухватился за неё свободной рукой. Трухлявая гардина не выдержала, сорвалась с гвоздей, перелетела через плечо, и стукнула ему между лопаток. Ким запутался в накрывшей его занавеске и с размаху хлопнулся спиной назад, погрузившись с головой в полную мерзости соленую воду. В какой-то момент ему показалось, что сейчас он вполне может в панике захлебнуться и утонуть среди отходов собственного нечистоплотного существования. Поднятая с полу бурая муть забивала рот, колола глаза. Правое предплечье горело от какой-то режущей раны и даже через воду Ким почувствовал вкус крови.

Сквозь взбаламученную воду Киму послышался чей-то смех или плач. На секунду он перестал бороться и замер. Может быть, он стал понимать язык дельфинов? Это мысль его позабавила. Шаря вокруг себя, он наткнулся на ножку кровати и одной рукой подтянул себя к ней.

Встать не удалось, но голова оказалась на поверхности и он смог отдышаться, хватая воздух и отплевываясь от налипшей к губам грязи. Где-то вдалеке действительно плакал ребенок, или стонала женщина, но Ким всё ещё не был уверен, что это не плод его одурманенного сознания. Упираясь ногами в скользкий илистый пол, Ким поднялся, размахивая волосами, словно бездомный пес, только что принявший ванну в луже. Облокотившись о стол, стал разглядывать поврежденную руку. За подкладкой рукава нашел крышку от консервной банки. Вспоротая ткань пиджака интенсивно краснела прямо на глазах. Ким снял мокрую одежду и рассмотрел порез. Он не был глубоким, но видимо, задело сосуды, и кровь текла, не переставая.

Кое-как перевязав рубахой рану, Ким натянул на плечи пиджак, выловил книгу, жестяную банку с документами, письма и, еле удерживая всё это одной рукой, выпрямился. Из окна дунуло свежестью и тайной, от которой лицо Кима непроизвольно исказилось в изумлении и ужасе. Он готов был снова грохнуться на пол, но на этот раз ему удалось удержаться на ногах. За окном он не увидел ни городского стадиона, ни старого центрального района с его узкими улочками, где он вырос, ни парка, где провел вчерашнюю ночь – всё вокруг было сплошь укрыто тихой водной гладью. Сделав шаг вперед, Ким перегнулся через подоконник и глянул вниз. Вода нежно плескалась прямо под его окном. То есть, все семь этажей самой высокой в городе шестнадцатиэтажки были затоплены. Вокруг ни души, только чей-то тихий стон. Под окнами соседней слева квартиры плавало красное пластмассовое ведро, очевидно, всплывшее из дворовой песочницы.