Олег Лукошин - Сгустки. Роман

– Я ждала тебя всю свою жизнь, – шамкала она, – и думала уже, что ты – лишь миф. И вот, когда пора умирать, ты вдруг являешься… Тебе туда.

Это Космос. Может не сам, но таким и должен быть, обязан. Вот только капельки не светят. Глубина в глубине, отчаяние в отчаянии. Главное – попасть пальцем. Это трудно, но можно, граница есть, окружность очерчена и если присмотреться, то поймёшь. Всё оттого, что миллионы лет прошли уже. И не блестят, и не светлые. Потоки несутся вверх. Воздух ли? Им не дышишь, он не проникает, он повсюду. А ещё плавность, её давно хотелось. Танцы, они нелепы между плоскостями, они естественны в невесомости. Гибкость, изящество. И здесь же стремительность. Надо держаться центра. Давление, позволит ли? Порой холод и страшен он. Твёрдость, непоколебимость. Но огонь – он рядом. Он растапливает твердь, потоки лавы бегут по склонам и бьются нервные всплески языков. Смотри – это тени, а вот – облики. Опять застывает, но уже другим. Обезображенным. На самом деле она должна быть, такая сфера, чтобы замкнутость, чтобы постоянство, чтобы неизбежность. Эта ли? Когда-нибудь узнаю. Через миллион, может больше, но если не эта – узнаю. А если эта, то нужна вечность. Увы, не узнать. Здесь изгибы даже, она не ровна, дорога. Если сказать десять, а потом, чуть позже, девять, можно ли надеяться, что при единице – всё? Сейчас: восемь, семь – а ведь кружение, снова кружение. Закручивание, и если дольше, чем положено, то всё сминается. Шесть. Расслабленность и вялость: коснись забытого, ушедшего – вспышка, боль. Пять. Неподвижность, ощущение очень важно. Четыре. Не на полный, половина лишь – то ускорение, вниз. Три – объективность тягостна, но вездесуща. Всеобъемлюща. Два – неизбежность, только она ожидает. Один – уже один, а будет ли?

Жизнь в лесу тоже была сущей когда-то, вполне явственной, совсем реальной. Тебе кажется нет? – отнюдь, ты заблуждаешься. Эти воспоминания тягостны, они слишком медленно просачиваются сквозь коконы памяти; большей частью они не зрительные, а чувственные.

Вокруг вязкость, теплота. Слизь лезет в уши, в глаза и в нос, кажется – она везде, она единственна и безбрежна. Тяжёлые небеса люминесцируют красным. Некоторые сгустки на том покрывале совсем черны; отчаянными всплесками высвечиваются нервные всполохи огня. Жидкость мелка, но во все стороны. Взгляд долог. С краснотой неба – линия горизонта. Лишь светлое пятнышко, лицо едва угадываемо. Балансирует, но мгновения. Слизь тоже красна; истинный цвет наверняка иной – она неестественна, ускользает и режет глаза. Вроде бы кричал, бежал ещё. Нет, не надо! Лёгкий всплеск, на обочину и по склону. На середину, там ещё расходятся круги. Дно, а вот глина и ил. Я бы любил тебя. Жижа обволакивает и каждый шаг – мука. Ленивыми каплями влага сочится по лицу, стекает медленно и размеренно, ощущение мерзкое. Нырял и плакал. Лишь покалывание в уголках. Одежда намокла, потяжелела.

Голос высок, совсем чужд, он рождён из замкнутости. Люди движутся, ряды правильны. Они бесчисленны, отрешённы, одинаково скорбны, все безмолвствуют. Натыкаются. Головы опущены, им не поднять их. Пригнул, рывком на спину. Хрустит и топтать ногами. Пусть они хрустят, хруста хочется больше. И рвать, рвать, рвать… Сошло стремительно, оно всегда так. Даже жалость. Он заглушил тотчас же, он умел. Тот брёл дальше, несчастный, он замер. Странный звук рождается вдруг в пространстве. Всё нарастая и усиливаясь, складывается в нестройный хор. Они действительно похожи. Проходят мимо, исчезают вдали. Бурление каких чувств, тяжесть каких мыслей? Опыт прожитых лет, жажда и хотение лет будущих?

Улыбнись мне, солнце. Помани меня, тайна. Покорись мне, сила. Я лёгок, я воздушен, я лучист. Я порхаю в заоблачной выси, в сфере вечной любви и счастья. Миг бездонен здесь, бесконечен и сладок, чувств нет. Лишь одно состояние – постоянство имя ему – царит здесь, и всесильно оно, всемогуще. Смерть сладка, как нектар, приложиться к источнику сладости и вкусить аромат – это ли не цель явственного? Бездной казалась она, ледяной и клокочущей, но лишь издалека, вблизи же перемена разительна. То не бездна, то океан наслаждений, окунись в него, в самую глубь и застынь там, и будь там, и будь постоянно. Он спокоен, океан – штормы не свойственны ему. Он покоится в безбрежности, он вечен. Океан тот и есть Великая Смерть. А она велика, без сомнения. Она двулика: она ужас, она же блаженство. Она безмерна и неохватна, её следует жаждать. Она чужда суеты и безумия, её сущность – покой, а покоя и хочется, и ищется, и требуется. Всплески волн, кажется всплески. Но не волны конечно, нет, просто не с чем сравнить. Распахнуться, расправиться и внимать. И вкушать, и наслаждаться. Ведь сладость. Чувств нет, то – аллегория. Потому что слова, слова ограничены. Лучше образы, но они интимны. Смерть – такой сокровенный. Его лучше держать в себе, его лучше созерцать и желать. И шептать: «Пусть же будешь всегда ты Владыкою, о, сладкая, о, кроткая. Властвуй повсюду, Прекрасная!»

А потом вдруг смена и словно пустота, но она наполнена, она опять шумит.

Улицы грязны и зловонны. Свет фонарей редок, а ветер носит по переулкам мусор. Бить по квадрату ногой и вроде бы слышится звон – осколки сыплются на асфальт и внутрь. Пролезть, пол мягок и похрустывает. Темно, железо прохладно. Не видно, но угадываемо. Да и надо ли – боль совсем не ощущается. Сердце замирает в предвкушении: кажется, он близок. Вот и толчок, свидетельство – оно у цели. Проём совсем низок, а в нише она. Одежда сгнила, ладони скрещены на животе, над самым разрывом. Мясо вывернуто наружу, края раны шершавы и мошки копошатся там. Слизь выколотых глаз стекала по щекам, застыла коркой. Спутанные волосы на черепе не плотно, мерзкие залысины словно узором. Куски кожи лохмотьями, из-под неё кости. Ноги раздвинуты и в лоне шевелится что-то мохнатое; заострённая мордочка высовывается из промежности, погружается снова. Ползают личинки, пиршество завораживает. Девушка улыбается. Может нет, может просто отъедены губы. Сердце стучит и до ужаса яростно. Не его, может… Крохотное оконце, куски стекла торчат, голова наружи, а нога соскальзывает, но находит наконец опору.

…подбери минерал к украшению, саван – к телу. Отдели спелые зёрна от гнилых и увядших, детей чистых от имеющих проказу. Чёрные земли вздымаются бороздами, тот запах, тот вкус – ешь её, ешь её горстями, жуй и глотай. Пора угрюмая, планеты в параде и метеоры бомбардируют океаны. Ты чувствуешь соль на пальцах? Соскобли её, она нужна для отвара. Его приготовить узнаешь как. Он – сила, он – слабость, он понадобится под чёрной звездой. В час однорогого буйвола в долине тучных стрекоз. При скрещении рубежей заката. К тебе прикоснутся засушенным лепестком, пепел сдуй…