Алексей Тагамлицкий - Улица Ленина. Повесть в 36 строфах

– Я думал, они лицо его забыли давно.

– Запомнили, чтоб не впускать.

– Так он сколько для страны сделал!

– Так это когда было!

З/к Мотыгин в это время по заказу страны продолжал валить лес.

Дождь! Ну нас ты не щадишь, так пощади хотя бы листья! Ты так по ним хлещешь, будто они в чём-то виноваты! Ну а людей – ладно, не жалко.

– Я так понимаю, схорониться нам нигде не удастся.

– А у нас в колхозе, поди, все по домам спрятались.

– Скучаешь?

– А как же! Было душевно. Бывает, не выполним план – к нам едут из другого колхоза помогать. Потом они не выполняют план – мы едем.

– Вы по очереди, что ли?

– Ну да.

– А смысл?

– Вместе пить всяко веселее.

– У нас все пьют. Это наша национальная идея. Выпьешь – и вроде как забудешь, что колбасы нет, ботинок нет, времени свободного особо тоже нет. А так выпил и знаешь, что у тебя будет болеть голова, а больше ничего не побеспокоит.

– Это поэтому водка везде?

– Наверно.

Создавалось ощущение, будто сейчас только лишь конец марта, а мы с Серёгой – тающие сосульки. Только капли сливались одна в другую и стремились пронестись резвым «запорожцем» по нашим лицам.

– Нет, а правда, Мить, куда мы едем?

– Почему ты раньше не задавался этим вопросом?

– Он меня раньше не интересовал.

– А теперь?

– А теперь мне любопытно знать, чем всё закончится.

– Едва ли это когда-нибудь закончится.

– Слушай, Мить, а мы с тобой патриоты?

– Патриоты.

– Почему?

– Ну вот ты, работник колхоза, был доволен своей жизнью?

– Ну, насколько мне было позволено быть довольным.

– Но тем не менее ты оттуда ушёл.

– А чё там делать-то? Зимой тем более.

– И принуждение к работе тебя не напрягало?

– А как мы иначе пить перестанем?

– Вот поэтому мы и патриоты.

– А охотимся за чем? За счастьем?

– За впечатлениями, которые повзрослеют и встанут воспоминаниями. Глупо тратить молодость на батрачество.

– Не в старости же батрачить.

– А что ещё делать в старости? В потолок глядеть? Внуков на спине катать?

– Внуки – это хорошо.

– Не знаю, не пробовал.

– Слушай, у тебя есть деньги?

– Ну несколько копеек было в загашнике.

– Давай почту найдём. Хочу письмо отправить.

– Так можно позвонить. Вон будка телефонная.

– Голос выветрится, а письмо останется.

Казалось, что за час мы обошли весь городок и что ориентировались в нём лучше, чем в собственных биографиях, многие факты из которых были потеряны в пути, выбиты капитаном милиции Татаровым, высосаны комарами и оглушены криками огромных безликих репродукторов на вокзальных столбах.

Серёга попросил у женщины на кассе лист бумаги, конверт и пару марок. Карандаш дама одолжила с условием, что он не утащит инструмент с собой. Пожалуйста, не очень-то и хотелось! Не нужны нам ваши подачки! Хотя карандашик, безусловно, симпатичный, наточенный… Вот стерва.

Он уселся за столик и стал писать корявым почерком да ещё и с ошибками.

Ошибки не бросались в глаза, а были естественными.

Естественный отбор отсеивал плохие ошибки и оставлял хорошие.

И они вклинивались, становились своими. Их можно было встретить везде, и от них веяло какой-то теплотой.

Я заглянул через плечо.

Не стал вчитываться.

Серёга писал бабушке.

Бабушка не умела читать.

Но всегда, когда получала послание, плакала.

Серёга не знал, что бабушка практически ослепла.

Но она получит письмо.

И так же будет плакать.

А слёзы будут капать на письмо.

Но совсем не тронут букв.

А старые буквы сложатся в новые песни, и их будут транслировать на радио.

«Пионерская зорька» с исключительно детской наивностью делилась песнями светлыми и чистыми, будто только что появившимися на свет и ещё не понимающими, что происходит.

«Пионерская зорька» сменилась ровным голосом диктора, не предвещавшим, впрочем, новостей однозначно плохих или однозначно хороших. В космос мы уже слетали, а это значит, что на ближайшее время наши достижения закончились. Ну и правильно. Всего должно быть в меру. А то загордимся и будем мнить себя самыми лучшими. Уже были люди, которые так считали. Больше не считают.

– Сегодня Президиум Верховного Совета РСФСР принял указ ««Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни». Согласно ему, ведение паразитического образа жизни сроком от четырёх месяцев и более наказывается лишением свободы на срок до двух лет. Ленинские идеалы предполагают трудолюбие и усердие в работе. Да здравствует труд, товарищи!

Последняя фраза будто бы повторилась в голове несколько раз.

Владимир Ильич, это вы включили эхо?

– Нет-нет, батенька, здесь просто хорошая акустика.

– Мне кажется, вы действуете на моё сознание.

– Ну я же не Фрейд. Я тут ни при чём. Это всё они.

– Кто они?

– Портреты, батенька, портреты!

Со стены на меня смотрел с некоторым укором портрет Владимира Ильича.

– Серёг, ты когда из колхоза ушёл?

– В феврале. А что?

Своим взглядом Владимир Ильич показывал язык.

Серёге ещё повезло.

Срок моей годности истёк давным-давно.

Стрелка на часах, висевших на стене, заклинила и дёргалась то в одну сторону, то в другую, не останавливаясь на определённой отметке.

Серёге было душно от набираемого послания, поэтому он писал с открытым ртом.

А мне было душно от воспоминаний, и я вышел под дождь.

Последнее воспоминание – работа сторожем на молокозаводе.

У меня к труду отношение свободное.

Наверное, потому и ушёл, что не люблю различного рода формальности.

За их бескомпромиссность.

Должен – и всё.

Следует полагать, из-за этого с работой не сложилось.

Будь это моим собственным желанием – никаких проблем.

З/к Мотыгин попал на зону по собственному желанию.

А что касается денег… Не должны быть они постоянными. Заработал – потратил – забыл. Жизненный цикл их должен быть максимально короток, чтобы не привыкать к ним сильно.

А потом мы кладём их прячем под матрасом.

Ой, украли!

Просто спали беспокойно.

Спокойно не спишь, потому что всё знаешь.

Не узнавай ничего – спи крепко.

Добрых снов.

Вскоре Серёга вышел наружу. Дождь к тому времени уже заканчивался.

– Ты на зону хочешь?

– Кто ж хочет?

– Бездомные, например.

– Ну так мы не бездомные – у нас просто дом везде. Так ты чего про зону спрашиваешь?

– Ты радио слушал?

– Да какое там. Я же писал письмо.

– Если говорить вкратце, то безработных сажают теперь.

– За что?

– Ну мы же никакую пользу стране не приносим.