Щедр Салтыков - Как цари в народ ходили

Налил еще водки; взял кружочек лимона в сахаре и поднес ко рту стакан. Вдруг опустил выпивку и усмехнулся: «Нет, не все у них хорошо! Телевизор вот, “Сони”, что ли (присмотрелся на блестящие буквы под кинескопом), хороший. А вот водка ихняя сакэ – дрянь! Слабая… У нас вода из кранов в домах и то крепче течет!»

Резко опустошив второй стакан, сморщился. Потом выдохнул: «У-у-х!» – и закусил лимоном. Потянуло в сон. Сладко и протяжно зевнув, глянул на меч и снова задумался, пытаясь отогнать слабость, сопутствующую надвигающейся ночи.

«Оттяпали они у Николая-царя Сахалин, Курилы и на материке вроде кое-что. А все почему? Слабый он был. Семью свою, особенно Александру, жену, любил. Слушался всех подряд. Всяких дармоедов хитрож…х типа Распутина. Так Россию-матушку и прозевал, а народ развратил. И что в итоге? Сам и загремел вместе с семьей под топор народного гнева. Два поражения подряд: сначала японцам, затем и немцам в Первую мировую – такое не прощается. Слабаков над собой народ не любит.

А я так думаю. Если взялся такой громадиной, как Россия, управлять, то ты должен быть один. Всегда и во всем. Сам – бог, сам – царь. Иван Грозный никому не доверял, а вон как Россию размахнул – до самого Тихого океана! Опять же Петр Великий. Да что далеко-то ходить: Ленин, Сталин. Коммунисты, то есть. Вон как все в мире перевернули. Крутехоньки были. Сопли не распускали и другим не давали. То ли люди были такие, то ли время такое выпало им? Настоящие были, идейные! Весь мир заставили себя уважать и… трепетать. В такие лихолетья вытянули страну из руин! Народу, правда, положили немеряно. Что народ?! Главное – идея! А людишек бабы нарожают… Сильны были, черти!

Один вот только затесался среди них какой-то не такой. Комбайнер этот ставропольский. Прославиться на весь мир захотел. Имя себе сделать. Стену в Берлине снес – ему за это Нобелевскую премию Мира. Запад в ладоши хлопает: «Мо-ло-дец!», а этот не унимается. Варшавский Договор развалил: «Мо-ло-дец!!» На старых партийцев, выкормивших его, попер: «Мо-ло-дец!!!» А как они на него, так в штаны сразу и наложил. В Форосе… С самолета в Москве сходил – как мумия! Даже жинка его сама не своя. Бывало, лезла наперед него всюду. А тут притихла, сгорбилась вся. Ведьма ведьмой!

Ничего народу не дал, кроме болтовни своей. Цельными днями по телевизору и по радио трещал. Болтун! А когда Чернобыль ухнул, так и Союз затрещал по швам. Все один к одному. Интересная штука жизнь! На западе все его любят и уважают. А дома, в России, ненавидят всей душой. Чудно!

Я не такой. Я главное сделал: Россию сохранил. Коммунистов скинул. Народу свободу дал, демократию. Вздохнул народ свободно. Полной грудью, после стольких лет рабства. Свобода – это лучшее лекарство от всех бед.

Даже в кино я где-то слышал. Один так и сказал: что, мол, лучше быть голодным, холодным, но свободным, чем сытым рабом. Спартаком его звали, кажется?

Горбачева скоро забудут. А меня будут помнить долго. Вот только Кавказ немного успокою; сепаратистов этих приструню. И все у нас будет, как они там, за бугром, говорят: «О кей!» А потом… Глядишь, и в историю обо мне напишут. А что? Написано же там про всяких князей, царей да императоров, про вождей разных… И вдруг: Президент Всея Руси Николай Березкин! Меня же называют так эти», – кое-как приподнявшись с кресла и отодвинув дверцу кабинета, посмотрел в салон. Постояв пару минут, плюхнулся в кресло.

«Вот она, вся моя Президентская Рать! Кого здесь только нет! Правительство, министры, замы, чиновники пониже рангом. Все с женами, детьми. Даже с внуками. Охрана, обслуга – полно! В лицо-то всех не знаю. Целый самолет; в целых два этажа набились. Надоела им Москва. Решил я их в Японию свозить. Ладно уж! Вот если бы надо было в Урюпинск какой-нибудь лететь, то тыщу причин нашли бы, чтобы в столице остаться. А за границу – уговаривать не надо!.. Пусть. Свои же люди. Ишь как резвятся. Веселые все, радостные. Не всех еще и взял. А интересно, кто в Москве-то у нас остался? На кого страну-то оставили?! А вдруг… Да нет. Тихо сейчас. Кругом все в друзья лезут – хоть в очередь ставь! Даже американцы. Не посмеют, нет. Они меня уважают. Побаиваются даже. Я им давеча в Америке такое устроил! До сих пор не поймут: что у меня на уме? Чего от меня ждать можно? Держава-то у меня все-таки ядерная! Ядреная!» – усмехнулся он.

Увидев живо беседующего с кем-то премьер-министра Чернова и перехватив на секунду его взгляд, Президент поманил его пальцем к себе. Виктор Петрович резко прервал беседу и, не мешкая, предстал перед Березкиным.

– Звали, Николай Николаевич? – как-то в полупоклоне произнес он.

– Виктор Петрович, – глядя в упор, произнес Президент. – А кто у нас в Москве-то остался? Мы вроде бы все здесь.

Чернов обернулся… Долго рассматривал людей из близкого окружения Президента… Потом, виновато потупив взгляд, покраснев, поняв, что что-то не сходится, произнес:

– Все в порядке, Николай Николаевич. Все… Все под контролем.

Президент сдвинул брови, отчего премьер весь съежился и лицо его пошло пятнами. Зная крутой нрав главы государства, Виктор Петрович сразу почувствовал недоброе. На своем веку он уже не раз видел, как слетают с высоких постов и теряют портфели высокопоставленные чиновники.

– Выпьешь? – вдруг, протяжно зевнув, спросил Президент и указал рукой:

– Сядь.

– Можно, – не своим голосом ответил Премьер. Отказываться в такой ситуации было нелепо. И он сел напротив.

– Налей, выпей… Успокойся, – уже мягче произнес Березкин.

Виктор Петрович, волнуясь, налил полстакана водки. Потом, поперхнувшись и облившись, кое-как выпил.

– Даже… Даже как-то забыл сказать «Ваше здоровье!», Николай Николаевич.

– Да ладно. Ладно, – успокоил его Президент. – Иди.

Чернов вышел, прикрыв за собой дверцу, и сразу же как будто растворился, исчез среди кресел.

«Что это я перед ним как… как? – подумал Премьер, усевшись в удобное сиденье. – Где-нибудь в Кремле, да один на один, все было бы по-другому». (Чернов был одним из богатейших и влиятельных людей России.) Там он ему быстро сказал бы пару ласковых выражений и указал бы ему на его место. На место в ИХ обществе. Но здесь, при людях, при подчиненных, было нельзя. Здесь уже все иначе. Здесь так принято, так устроено. С этим все давно свыклись; с этим все жили: Наверху должен быть только один! Никаких компромиссов! Точка! Все. Ничего не было. Летим дальше.

За стеклами иллюминаторов засветлело. Высыпали звезды. Налилась желто-белым светом Луна. Было как-то тихо и торжественно.

«Небесный Пастух пасет облака…» Возможно, от такой же красотищи навеяло когда-то Виктору Цою (автору и исполнителю, лидеру группы «Кино»).

Лайнер, нежно посвистывая турбинами, быстро приближался к воздушной границе России. Самолеты сопровождения Японских Сил Самообороны, качнув, прощаясь, крыльями, «свалились» в темную бездну облаков и направились обратно в сторону своих островов. Около президентского борта остались только наши МИГи.