Олег Глушкин - Королевская гора и восемь рассказов

Ну и как наш очередной герой? – спросила она. Молодой и худущий врач стал объяснять. Трещина в ребре, многочисленные ушибы. Пить надо меньше, заключила заведующая. Я не пил, возразил Аврутин. Вы все так говорите, а вчера привезли невменяемого. Это волны, попытался объяснить Аврутин. Еще чище, возмутилась заведующая, полезть в море в пьяном виде может только идиот! Кстати у него сотрясение мозга, подсказал выглядывающий из-за ее спины длинноволосый врач. Рентген, капельница, томограф и все анализы, распорядилась заведующая. Верните одежду, попросил Аврутин. Одежду вернуть, согласилась она. Превозмогая боль под ребрами, он встал, и когда ушли врачи начал свой поход по коридорам, все разыскал и даже купил газету в киоске на первом этаже. Потом закрутилась череда процедур, и он только успевал перемещаться от одной медсестры к другой. Боль в голове немного прошла, но все равно стоял глухой гул. Это было самое неприятное. Через два дня был день посещений. После пяти стали приходить родственники. Аврутин никого не ждал. И к старику и к молодому его соседу пришли женщины. Стали разворачивать свертки. Запахло копченостями и солеными огурцами. Он отвернулся к стене и сделал вид, что спит. Сначала просто лежал с закрытыми глазами, а потом и задремал по-настоящему.

Его разбудил знакомый голос. На стуле около его кровати сидел Григорий Ефимович. Облаченный в белый халат, с длинными спадающими на плечи волосами, его наставник мало чем отличался от здешних врачей. Пожалуй, держался только более скованно. Аврутин обрадовался, улыбнулся и протянул другу здоровую руку. Рукопожатие получилось слабым и вялым. Ты можешь ходить, спросил Григорий Ефимович. Аврутин встал. Пойдем в коридор, там есть диван, сказал он. В коридоре в закутке стоял видавший виды диван. Он служил постелью для больных в периоды, когда в палатах не оставалось свободных мест. Сейчас он был не занят. Аврутин откинулся на спинку и вытянул ноги. Григорий Ефимович сидел напряженно, словно ему вставили штырь в позвоночник. Аврутин сразу понял, что его наставник чем-то встревожен. Вы не бойтесь за меня, сказал Аврутин, неделю больше не продержат, так, ушибы и немного голова. Скажите нашим в техотделе, чтобы не волновались. Под нашими понималась одна Эвелина. Никто другой, как понимал Аврутин, волноваться не будет. Да и не было ему дела до их волнений. А что с головой, спросил Григорий Ефимович. Сотрясение, ответил Аврутин. Это хорошо, почему-то обрадовался инженер. И стал полушепотом рассказывать о том, как все складывается с театром. Вести были плохие. У Мирского сделали обыск. Причем в его отсутствие, как раз в тот день, когда уехали к морю. Нашли Солженицына, Архипелаг ГУЛАГ, выпуск «Посева». Возможно, подкинули специально. Мирский уехал из города, никто не знает, куда он подался, рассказывал Григорий Ефимович. Старик не понимает, что в нашей стране скрыться невозможно. Почти всех ваших артистов сейчас тягают в КГБ, хотят сотворить дело. И даже пустили слух, что ты именно подтолкнул Мирского к постановке этой злосчастной пьесы. Так что не спеши выписываться, жалуйся на головные боли, возможно, все дело замнут и тебя оставят в покое. Аврутин почти ничего не понял, какой Солженицын, что за «Посев», и вообще, что за ерунда, ведь пьесу начали репетировать, когда он еще и не слышал про этот театр. Но если его не станут вместе со всеми допрашивать, если он отлежится в больнице, это окончательно убедит Эвелину в его стукачестве.

Мне нечего скрывать, сказал Григорию Ефимовичу, почему-то тоже перейдя на шепот, чего мне бояться, я пойду и расскажу, что Мирский гениальный режиссёр, что его не преследовать надо, а взять в областной театр, мне есть с чем сравнивать, я был в БДТ и на Таганке. Твои фантазии там никого не убедят, усмехнулся Григорий Ефимович. Ты подумай лучше о себе. И пьесу дай мне, прочту, легче будет защитить тебя. Откуда у меня пьеса, сказал Аврутин, у меня только запись моей роли была. Эх, зря, сказал Григорий Ефимович и сразу заторопился, стал крутить головой, словно высматривая не прячется ли кто-нибудь за спинкой дивана и не подслушивает ли их разговор, подозрительно посмотрел на дежурную сестру и стал прощаться. Спросил, что принести. Ничего не надо, сказал Аврутин.

На следующий день он упросил заведующую выписать его. Бюллетень она давать не хотела, прочла целую лекцию о вреде пьянства, шумела на всю больницу, махала короткими руками. А когда она ушла, старшая сестра сжалилась над ним, выписала бюллетень и сказала – вы не смотрите, что Афанасьевна, так звали здесь все заведующую, кричит, она человек отходчивый, я дежурила, когда вас привезли, да было наличие алкоголя в крови, но не такое уж большое, чтобы шум поднимать, а Афанасьевна наша любит всех поучать, но душа добрая, сейчас пойду и подпишу бюллетень у неё. И действительно, пяти минут не прошло, как Аврутин получил желанный голубой листок с печатью. Он аккуратно сложил его и положил в карман халата. Ведь без этого листка запросто мог лишиться работы. С прогульщиками на заводе не церемонились.

В общежитии его ждал вызов в милицию, зачем и почему он не мог сразу догадаться, ведь если это по театральным делам, то, наверное, таскают в КГБ. Спросить было не у кого. Эвелину послали в командировку в городок на Волге, где проектировали военные корабли. Телефон Григория Ефимовича не отвечал. День сложился суматошный. Шли противопожарные учения. После обеда всех выгнали из отдела. Люди в начищенных до блеска касках разворачивали шланги, суетились. Потом появились работники из лаборатории, все в противогазах, похожие на инопланетян. Женщины из конструкторского уселись на тележки кар. Смеялись, рассказывали свои истории. Когда подошел к ним, сразу смолкли. У Аврутина было тяжело на душе, неужели предстоит вот так быть всё время отверженным, испытывать постоянно молчаливое презрение, стать козлом отпущения, и вбирать в себя накопившийся у них гнев и страх вместо того, кто на самом деле виновен. И гнев людей тоже понятен – стукачей на заводе не любили, да и только ли на заводе – нет слова уничижительней, чем прозвище – сексот, секретный сотрудник…

Хорошо, что вызывали не днем, а к шести часам вечера, если бы днем, пришлось отпрашиваться, показывать этот вызов, а так после работы, сразу с завода и поехал – прошел через поле и как раз подоспел трамвай. Всего несколько остановок до кинотеатра. В районном отделе милиции хмурый дежурный с красными глазами объяснил, что нечего было сюда приходить, достаточно было позвонить и все бы объяснили. Оказывается, с Аврутиным хотел встретиться сотрудник из красного дома, так в городе называли КГБ. Но не в это здание надо было придти, а в гостиницу, в номер 666. Аврутин слышал и раньше, что встречи назначают в разных местах, что есть специальные тайные квартиры, есть номера в гостиницах. Вот и номер такой зловещий. Все, что связано с КГБ, всегда было покрыто тайной, но такой тайной, что она вскоре становилась известна всем. Несмотря на обязательные расписки о неразглашении, за рюмкой водки, в откровенных беседах все всплывало наружу.