Ирина Шанина - Девятый год черной луны

– Я, когда уезжал в Голландию, захватил с собой этот фильм и еще несколько, снятых чуть позже.

– Погоди, – перебила я его, – как это – захватил. Влад же уничтожил пленку.

– Я похож на идиота? – спросил Андрей. – У меня осталось еще несколько копий.

– А другие фильмы, откуда они появились? – продолжала удивляться я.

– Нашлись люди, – охотно объяснил Андрей, – которых прикалывало видеть себя на экране.

Я все еще не понимала, какую выгоду Андрей мог поиметь с любительского порно (или все же это была эротика?) в Голландии. Мне казалось, что уж там-то купить подобный продукт не проблема. Целая индустрия. Следующие несколько фраз показали, что я смотрю на вещи узко. Андрей Горошко знал о существовании порноиндустрии, но, в отличие от меня, он сразу сообразил, что в каждой индустрии работают люди. Поэтому, очумев от сидения на пособии, он в один прекрасный день разослал образчики своего творчества в самые известные порностудии Европы, предложив им свои услуги в качестве оператора. Через некоторое время пришел ответ, он оказался неутешительным, – самые известные порностудии Европы не горели желанием взять к себе на работу оператора-любителя из России. Андрей впал в депрессию и зачастил в дом к шурину, активно тратя небольшое пособие на легкие наркотики. Через неделю тесть пригласил Андрея в ресторан. Горошко воспрянул духом, слегка откорректированный гашишем мозг выдал на-гора идею, что тесть приглашает его не просто так, что он, наконец, понял, как тяжело живется зятю и собирается предложить приличную работу. Андрей угадал только один пункт, – тесть на самом деле затеял встречу не просто так. В сухих и жестких выражениях он объяснил Андрею, что никогда не приветствовал его в качестве зятя, но, поскольку он любит свою дочь, смирился с ее выбором. Более того, он частично обвиняет себя в том, что Илзе сделала такой выбор, не нужно было так сильно грузить ее русским языком и тогда, глядишь, она бы не стала искать свою любовь в дикой России, а нашла бы хорошего местного парня. Но, уж как вышло, так вышло. Главное, чтобы девочка была счастлива. Андрей согласно кивал, ему казалось, что вся эта пафосная речь – только прелюдия к основному, предложению работы. И опять он угадал только отчасти. Закончив с вступлением, старший Вокенаар перешел к делу. Он объявил, что поведение Андрея в последнее время выходит за рамки пристойного, что Илзе все время выглядит расстроенной, и что он, как отец, не может не вмешаться. Короче, он поставил Андрею ультиматум: или тот завязывает с гашишем (да, здесь это разрешено, но это не означает, что тесть Вокенаар допустит это в своем доме), или мистер Вокенаар нажмет на все рычаги, чтобы убрать зятя из страны.

– Но как же Илзе? – возмутился Андрей. – Это ей не понравится!

Тесть в двух словах растолковал ему, что, как только Горошко исчезнет с Илзиного горизонта, семья приложит максимум усилий, чтобы девочка забыла о нем как можно скорее. Тем более, – веско добавил мистер Вокенаар, – у них в банке есть молодые люди, которым Илзе очень нравится и, как ему, мистеру Вокенаару, кажется, она уже начала жалеть о своем скоропостижном замужестве. Вот эта последняя фраза и напугала Андрея более всего. Он слишком хорошо знал свою жену. Илзе была невероятно романтична, что, с одной стороны, позволяло ей манипулировать, читая стихи и создавая атмосферу столь любимого ей XIX столетия. С другой стороны, если Илзе увлечется кем-нибудь, она тут же расстанется с Андреем. Просто потому, что «не сможет его обманывать». И тогда наступит конец, потому что из всех членов семьи Вокенаар только Илзе относится к нему тепло, остальные либо сохраняют вооруженный нейтралитет (как теща), либо откровенно не любят (как тесть и брательник Роб). Не на шутку напуганный Андрей тут же пообещал тестю, что с завтрашнего дня возьмется за ум.

На следующий день Горошко разослал образчики своего творчества в порностудии средней руки и совсем маленькие. Через неделю пришел ответ из маленькой студии, у них была горящая вакансия оператора, и они предлагали Андрею эту вакансию занять.

Вечером, за семейным ужином, Андрей вскользь объявил о том, что поступает на работу. Илзе радовалась, тесть на словах выразил удовлетворение тем, что разговор не прошел впустую, что Андрей сделал правильные выводы, но выражение лица у него было довольно кислое, чувствовалось, что он рассчитывал на другой исход. Оставалось только набить морду братцу Робу, у Андрея были сильные подозрения, что именно Роб заложил его старшему Вокенаару. Это характеризовало брата Илзе, как конченого подонка, ведь деньги за траву он брать не забывал.

– Вот так я начал работать, – закончил свой рассказ Андрей и внимательно посмотрел на меня.

Я сидела, потрясенная услышанным. Никогда ранее мне не доводилось сталкиваться с работниками порноиндустрии. Мне всегда казалось, что там должны трудиться люди с отклонениями в психике. За Горошко же никаких отклонений не водилось, а вот, смотри-ка…

– Что молчишь? – мрачно спросил Андрей. – Осуждаешь, что ли?

Я очнулась:

– С чего ты взял?

– Да я маме рассказал, – ответил он, – сдуру и спьяну. Теперь она грозит мне материнским проклятием и отлучением от дома.

Я посочувствовала. В самом деле, только вернуться из чужой страны, где старшее поколение несколько лет выказывало тебе неприязнь (Андрей отметил, что даже после поступления на работу, отношение старшего Вокенаара не изменилось), и наткнуться на то же самое в отчем доме, – это тяжелое испытание для любого человека.

Удивило, что Андрей столкнулся с таким резким неприятием дома, потому что, насколько мне помнилось, мама Горошко была любительницей шумных застолий и легких необременительных романов. Не разводились они с отцом только потому, что оба считали своей обязанностью вырастить ребенка в полной семье. Но как только Андрей свалил в Голландию, папа, посчитав родительский долг выполненным, быстро подал на развод. Оказалось, что на старости лет он встретил женщину, которая относилась к нему несколько иначе, чем мама Андрея. С этой влюбленной дамой папа создал новую семью. Мама пережила нехилый шок, обвиняла папу в предательстве (видимо, позабыв, что все предыдущие годы он смотрел сквозь пальцы на ее похождения), от отчаяния ударилась в религию, и, как это часто бывает, искупала свою прежнюю легкомысленную жизнь показным ханжеством. Посчитав святым долгом поддержать старого друга в тяжелую минуту, я сделала вид, что ничего невероятного в Андрюхиной работе не увидела и невозмутимо продолжила разговор:

– И долго ты там работал?

– Да почти до самого отъезда, – ответил Андрей, настороженно всматриваясь в мое лицо. – На первой студии год отстоял за камерой. Поднабрался опыта, после чего перешел на студию посолиднее.