Наталья Данилова - Однажды. Сборник стихов и сказочных историй

– Жизнь есть жизнь. Она всё и всех расставила по своим местам. —

Жмых сбросила в преисподнюю солидной косметички использованное по назначению содержимое. После чего, надев на нос очки, и пододвинувшись к зеркалу вплотную, с недовольным видом стала рассматривать результат боевой раскраски.

– Свет, а ты чё молчишь? Ты ведь из всех нас – первая претендентка. Сколько Борька по тебе страдал? Так, что у тебя больше шансов, – продолжила битву доморощенных экстрасенсов детсадовский психолог Томка Милешина.

Сохранившая стройность фигуры одноклассница, единственно стоящая к зеркалу спиной, с нескрываемой иронией произнесла:

– Когда это было? В прошлой жизни?

– А чё ты нас хоронишь-то раньше времени?! В женщине возраст вообще не главное. – Взбунтовалась медсестра.

– А что главное? Диссертация? Зарплата? Кулинарные способности?

– Энергия! Самодостаточность! Уверенность в своей неподражаемости…

– Ну, вот и люби саму себя. Мужику на фига твоя самодостаточность нужна? Тем более такому.

– А чё, Борик мужик как мужик! Те же комплексы. Ему немного подпоёшь и делай с ним, что хошь!

– Ага, только это песенка не про мужика.

– а про кого?

– Про дурака.

– а какая разница?

– Так, курятник, перемещаемся в зал. С Борькой танцуем в порядке живой очереди.

– А может лучше по алфавиту?

– А я уже 20 лет как не Яновская, а Агеева, так что из конца списка в начало переместилась. С меня и начнём.

– Нет уж, как были в классном журнале записаны, так и пойдем.

– Ага, а записываться прям щас? Давайте ещё посчитаемся: На золотом крыльце сидели…

– Девочки, вы бы себя со стороны послушали. Дурдом «Ромашка» группа «Солнышко».

– Ой, какие вы все злые, девочки. Прям мигеры.

– Камон, омон. Группа захвата.

– Так, улыбаемся! Животы втянули! Грудь накатили! От винта!

Жмых затряслась от грудного хохота, перешедшего в надсадный кашель. Глаза размазались и ей пришлось задержаться в туалете для реконструкции макияжа.

– Для меня там кусочек оставьте! – крикнула она вслед упорхнувшей в зал стае товарок.

Бенефис Стоцкого был в самом разгаре. Один за другим к нему подходили бывшие одноклассники. Интересовались «за жизнь». Но по нынешним временам все понимали, что сейчас никто особенно своими достижениями не хвастается. Наоборот. У нас, как и принято было на Западе, такие вопросы тоже уже считались моветоном. Натренированный за бугром, бывалый Борис без труда парировал намёки или лобовые вопросы, относительно карьеры и доходов. Отшучивался.

– Я слишком умён, чтобы учиться, и слишком красив, чтобы работать!

А особенно наседавшему Хусаинову, предусмотрительно отведя подальше от посторонних ушей, доверительно, заговорщически заявил:

– Понимаешь, старик! Торгую на Елисейских полях антиквариатом, вывезенным ещё первой волной белой иммиграции. Товар уходит по баснословным ценам и пользуется успехом исключительно у восточных гостей – постсоветских нуворишей. Если хочешь, они, таким образом, восстанавливают историческую справедливость, возвращают на Родину предков материальные и духовные ценности. Мне приятно, а тебе?

Не на шутку озадаченный, пытающийся осмыслить практическую ценность полученной информации, бывший одноклассник на секунду замер.

– Мне тоже! Очень приятно! – не отдавая себе отчета в том, что именно приятного он только что услышал, автоматически пожав руку собеседнику, он покачал головой и растворился в толпе соискателей Бориной аудиенции.

Профессионал Белкин вернул всех в исходное положение, занимаемое за столом, и возлияния Бахусу, с соответствующими тостами продолжились с заметным ускорением.

Борис, склонившись над своей тарелкой, вполголоса заметил сидящему рядом Глебу:

– Было бы правильней начать сегодняшний вечер с моей презентации и коротенько, минут на сорок представить рентгенограмму моей жизнедеятельности за истекшие десятилетия. Как считаешь?

– Пожалуй! Странно, что ты вообще материализовался…

– Ты не рад?

– Рад.

– Не ожидал?

– Отвык.

Минутную паузу в диалоге прервал Борис.

– Жалею, что поддался соблазну увидеть свою разом постаревшую юность. Жутко. Как в детском аттракционе «Пещера ужасов». Разжиревшие, обрюзгшие, сморщенные… – паноптикум, карнавал масок.

– Ну, не у всех же есть личный массажист. А за масками ничего не видишь?

– Всё вижу, и хочется проснуться. Разбуди меня.

– Всегда получаешь то, что хочешь?

– Стараюсь! Ну, так как, насчет, смыться отсюда?

– незаметно не получится…

– выходим курить на улицу.

– я не курю, все знают.

– зато я курю, и никто не знает…

положись на меня

– уже положился

Напротив Бориса и Глеба сидела дальнозоркая Милита Дангаузер. Нарочито громко, дождавшись, когда дуэт смолк, затянувшись пахитоской, она произнесла захмелевшим голосом:

– Борис Дмитрич, а ты что, намылился слинять? Я по губам читаю.

Милита была до неприличия располневшей дамой. Процесс курения дополнялся поеданием высококалорийного десерта.

– Милиточка, а ты что-нибудь слышала о вреде холестерина?

Борис решил деморализовать нагло возникшую помеху. – На Западе все просто на нём помешаны.

– Да знаю я это всё. Я устала уже с ним бороться и решила сочетаться с ним законным браком.

Не слышавшая начала разговора Ирка Голубева тут же встряла:

– Ты, что опять замуж собралась? В четвёртый раз что ли? Кто этот несчастный?

– Да мы не об этом сейчас, партайгеноссе, Ира. Что за манера совать нос, куда не просят!

– Подумаешь, тайны мадридского двора, – обиделась бывший комсомольский лидер, и принялась заедать обиду порцией шоколадного мороженого.

– А я теперь часто повторяю всем, кого люблю и желаю всех благ, – продолжил свой отвлекающий маневр Борис, – Займись своим телом, детка, или Тело займётся тобой! Так что смотри, дорогая, помнишь как Илья Ильич Обломов кончил?

Уловив в сказанном двусмысленность, бывший сосед Милиты по парте, пристроившийся и теперь рядом с ней за столом, Пашка Денисов заржал, словно племенной жеребец.

Полу пьяненькая Милита зло цыкнула на него, призывая к порядку.

– Грубо, Павлик. Очень грубо! А ты, Боря, если намекаешь на апоплексический удар, то вот, что я тебе скажу, голуба моя, – в преддверии апокалипсиса бояться апоплексии всё равно, что во время кораблекрушения жаловаться на морскую болезнь.

– Очень образно, Милиточка! И какая игра слов! Апоплексия и апокалипсис – очень похожи, не находишь? Кушай на здоровье, лакомка.

– Ну, то-то же! Не можете не кусаться!

– Каюсь, грешен! Каюсь!

– Ой, батюшки светы, мир перевернулся, Борик Стоцкий кается. Светопреставление какое-то!

Борис перехватил на себе плотоядный взгляд сидящей наискосок пышнотелой Светланы Градской.