Ева Видмер - Пустота

– А сейчас?

– Сейчас… не знаю… – Мария хотела что-то сказать, но оборвала себя на полуслове, а после короткого молчания сказала: – и сейчас бы приняла. И не стала бы его ни в чем винить, ведь главное то, что он вернулся.

– Не все люди похожи на тебя. Не каждый может принять назад. По-твоему, твой брат не возвращается только из-за своего упрямства?

– Наверное, или потому что не хочет возвращаться.

Не знаю почему, но я не могла этого больше слышать, мою душу как будто разрывало. В это мгновение я ощутила на себе то, о чем говорил мой человек, и даже дождь не спасал от этой боли. Да вот только с одной разницей, хотели бы мои утерянные близкие вернуться или не хотели, хотел бы он, тот, что погиб и чье имя я не могу вспомнить, вернуться – они не могут. Потому что он умер, а теперь в этом мире их просто не существует.

Мысль о том, что я не могу вспомнить имя моего близкого человека снова очень больно задела меня. Возможно, это было даже больнее, чем сама утрата, что заставила меня в конечном итоге оказаться здесь. Но я и той боли-то не помнила.

Я остановилась посреди улицы. Почти никого не было. Это все из-за дождя. Но у меня вдруг появилось безудержное желание подбежать к кому-нибудь, встряхнуть его за плечи, заглянуть прямо в глаза и сказать: «Я здесь! Я совсем рядом! И почему только ты меня не видишь?». Но, естественно, я удержалась. Взлетела как можно выше, чувствуя, как капли воды разбиваются о мою кожу и попадают в глаза. И тут я вспомнила. И даже сама себе поразилась, как я могла забыть о ней. О той единственной, знающей обо мне. Я начала судорожно вспоминать ее адрес, который я точно уже когда-то слышала, то ли во время нашей первой встрече, то ли в больнице она оставила его Марии. И я вспомнила. Она жила достаточно далеко отсюда, но не настолько, чтобы это меня остановило.

Ее дом являлся одной из многоквартирных клеток из серого кирпича, каких в этом районе было достаточно много. Я начала летать, заглядывая в окна, пока не увидела ее. Катерина жила на третьем этаже в небольшой квадратной комнате, и в этот момент она читала какую-то книгу, сидя на письменном столе, забравшись на него с ногами. Я постучала по стеклу, надеясь, что она услышит меня, несмотря на шум не стихшего дождя. Катерина подняла голову почти сразу же. И немного нерешительно направилась к окну, соскочив со стола.

– Ты здесь? – спросила она, как только открыла передо мной окно. – Да, знаю, ты здесь. Почему тебя не было так долго? Я уже начала думать, что выдумала тебя.

– Но теперь-то я здесь.

Я зашла в комнату, и Катерина закрыла окно. На ее книгу попала дождевая вода. Это был «Волхв» Фаулза. Она очень любила Фаулза, а еще Маркеса. Я с интересом разглядывала ее шкаф: книги, фотографии, духи, шкатулки, тетради – все это являло собой иллюстрацию ее гармонии с собой и миром. Аккуратно и с заботой были расставлены красивые книги по авторам и жанрам, собираясь в группки, а фотографии близких то и дело попадались на глаза между ними, как будто случайно всплывающие в памяти картинки.

– Ты можешь приходить, когда захочешь, – услышала я. Но что-то в ее голосе заставило меня насторожиться. Безусловно, она хотела, чтобы я была рядом, но немного преувеличивала с этим «когда захочешь».

Я очень сильно ее любила. Наверное, даже сильнее, чем всех других моих людей, просто потому что в отличие от них, она знала о моем существовании. Легко любить человека, который думает о тебе и который всегда чувствует твое незримое присутствие.

Она помогала мне больше, чем я ей. Катерина стала для меня тем, кем обычно для людей становилась я, хотя Своим Ангелом называла меня она, а не наоборот. А я не переубеждала ее и всегда старалась помочь, если знала, что случилось. Она постоянно контролировала себя в разговоре со мной, и я могла лишь догадываться по ее жестам, глазам или голосу, если что-то было не так. У меня не получалось следовать за ней так же, как за другими. Я должна была считаться с ее личной жизнью, и поэтому могла приходить к ней только утром или вечером. Таков был наш с ней негласный уговор, и мы ему обычно следовали.

Так и сейчас. Я пришла к ней вечером, около десяти часов. Катерина читала книгу, лежа на кровати. Она знала, что я здесь, но не реагировала, ждала, пока я что-нибудь скажу.

– Какие сны тебе снятся?

– Странные, – тут же ответила Катрин, даже не удивившись моему вопросу, – в них смешиваются книги, которые я читаю, фильмы, что я смотрю, и моя жизнь. А тебе?

– Твои.

Я понимала бестолковость нашего разговора. Конечно, я видела ее сны, ровно, как и сны других моих людей, но мне было попросту важно слышать эти два голоса: ее и мой.

– Пойдем в кино завтра? – спросила она, отложив книгу, и тут же добавила, – с утра.

– Хорошо.

Я давно не была в кино и приятно удивилась ее предложению. Любовь к фильмам у нас с ней была одинаковой. И мы пошли в кино, как и собирались, с утра, в зале кроме нас не было ни души, и ничто не мешало нам разговаривать. Смотрели приятную французскую комедию, похожую на «Амели». Мы частенько пересматривали ее, когда я оставалась с Катериной ночью.

Катрин обычно никогда не боялась разговаривать со мной на людях, правда я старалась отвечать очень тихо. Вообще она любила странности и не боялась их. Могла, например, ехать в общественном транспорте в гриме и костюме для съемки. А ведь тематика могла быть не совсем обычной. Могла пугать окружающих, поедая стиральный порошок, который на самом деле был сахарной пудрой, и запивать его шампунем, который был йогуртом. Она любила шокировать людей или по меньшей мере привлекать внимание. И иногда мне казалось, что я подручное средство в ее игре.

Но, конечно же, она меня любила. Ей было не обязательно даже говорить об этом, но иногда она говорила. Вдруг, без повода, на улице или, когда я наблюдала за тем, как она завтракает. Возможно, это было даже что-то большее, чем любовь. Просто временами нам казалось, что она была мной, а я – ей.

Но наше с ней утро кончилось. Она отправилась по делам, а я осталась снова в одиночестве. Мы расстались в центре, перед парком Блонье. Какое-то время я металась там, летала над парком, вглядываясь в людей, а потом, сама не знаю, как так вышло, но я оказалась возле старого костела у кладбища, где очень часто собирались готы. И мне не стоило удивляться, когда я увидела там знакомый вечно дымящий силуэт. Гост было не один. Рядом с ним стоял очень эпатажный молодой человек, в длинном черном плаще, несмотря на теплую погоду, а еще у него были длинные прямые осветленные до пепельно-серого волосы. Он стоял ко мне спиной.

Они были слишком далеко, чтобы я могла услышать, о чем они говорят, но судя по тому, как жестикулировал незнакомец, я подумала, что молодой человек чем-то очень недоволен.