Елена Моисеева - Завтра не наступит. Мое имя – Вендетта! Дилогия. Криминальная мелодрама

Ад, в который я попал, создал я сам. Она ничего не ответила, но я прочитал ответ по ее лицу. Я не успел… а она… Она просто забыла. Ее память просто вычеркнула этот момент, но не стёрла. Сейчас она все вспомнила, и как она, наверное, меня ненавидит, и я ненавижу себя сам. Тот зверь, которого я поклялся не выпускать, тогда вырвался наружу. И я поступил с человеком, который был мне так близок хуже, чем с врагом. Да, я опомнился, но какое теперь это имеет значение, если я не успел. Лена, Боже, ты права, говоря, что я чудовище, но я ни за что не откажусь от тебя.

Ад в моей душе нарастал, когда я смотрел на нее. Напряжение, боль, растерянность, отвержение самой себя читалось на ее лице. Когда-то я слышал от Влада, что человек не может переносить боль постоянно и, поэтому некоторые моменты стираются из памяти, но на время. Ее время пришло, и видит Бог, это моя вина. Как я могу после этого просить ее остаться со мной? Но отпустить ее было выше моих сил, уж лучше я останусь навеки для нее чудовищем.

Она посмотрела на меня с таким отвращением, и с такой ненавистью, что у меня заныло сердце, которого я думал уже нет. Пожалуйста, не ненавидь меня, родная. Дай мне шанс.

Ее губы что-то шептали, но я не услышал ни звука, лишь смотрел в ее расширенные глаза. Она смертельно побледнела, и я еле поборол в себе желание обнять ее и утешить. Она не подпустит меня сейчас и на пушечный выстрел.

– Я убью этих подонков, – тихо проговорил ей я. И, хотя мой голос был тихим, внутри меня уже вовсю бушевал ад, мой личный, собственный ад. Ее глаза блеснули и закрылись, пусть сейчас спасительная темнота и поглотила ее. Мне гораздо важнее было, узнать поверила ли она мне. Поверила ли в то, что больше никогда не причиню ей такую боль. Я не знал…

Я взял ее обмякшую на руки и унес в свою комнату. Я клянусь, я не дам ей сегодня спать одной и видеть кошмары! Я не дам ей возненавидеть меня! Пока еще есть то маленькое чувство под названием любовь у нее ко мне, я не дам этому чувству покинуть ее.

Было уже очень поздно, когда вернулась бабка Тамара, а Лена так и не пришла в себя. Я сидел возле нее, держал ее за руку и не спускал глаз с ее лица.

– По-моему сынок, я зря вас оставила, – удручено изрекла она.

– Нет, не зря, – так же глядя на Лену, произнес я, – Сегодня я многое что выяснил, а она многое, что вспомнила… ей, плохо, и это я виноват. Она уже час без сознания.

Я растерянно оглянулся на бабку Тамару. Она подошла к Лене пощупала пульс, проверила дыхание, и через пару минут тщательного осмотра изрекла:

– Очнется, никуда не денется, – потом посмотрела на меня и сказала, – В общем, я вижу, вы не договорили, я ночевать пойду к Степановне.

– Спасибо вам, – пробормотал я, – Вы действительно необыкновенная, все понимаете.

Она кивнула и удалилась. В три часа ночи у Ленки начался жар, она металась по кровати, то и дело, пытаясь стряхнуть с себя одеяло. Я взял полотенце, намочил его, и заботливо протер ей лицо. Она облегченно вздохнула. Не мешкая больше ни секунды, я раздел ее, и на минуту застыл. Она была так красива, так желанна. Упрямо сжав губы, я начал протирать ее с ног до головы. Ее дыхание было жарким, но уже не таким тяжелым. Через десять минут, после того как я накрыл ее одеялом, я понял, что рано обрадовался симптомам облегчения. Она дрожала как осиновый лист, даже под пуховым одеялом. Я лег рядом с ней и обнял, но ей это мало помогло.

– Проклятье! – процедил я сквозь зубы и, раздевшись донага, скользнул к ней под одеяло. Через несколько минут она перестала дрожать, я же лежал почти без движений, борясь с нахлынувшим вдруг желанием.

Я так соскучился по ней за это время, по ее мягкому животику, полным грудям, по ней всей. Но я боялся лишний раз пошевелиться. А Ленка, как назло закинула на меня ногу и обвила рукой мою грудь. Я не был согласен на такую пытку, и уже было собрался покинуть ее, выпить крепкого чаю и принять ледяной душ, но она внезапно прошептала:

– Нет, не уходи…

Я уставился на нее, в полной темноте мне было сложно рассмотреть, пришла ли она в себя, или сказала это в бреду. Но она снова молчала, и было слышно только ее тяжелое дыхание.

Все-таки я не удержался, начал поглаживать ее животик, моя рука поднялась выше и наконец-то поймала ее грудь. Это было ошибкой. Сильный разряд желания пронзил меня. Я даже немного оторопел, с ней у нас такого не было даже с начала. А теперь почему? Но я знал ответ – теперь я пропал навсегда, бесповоротно. Тогда встретив ее в баре, где обитали одни шлюхи, я сначала принял ее за одну из них. Она была вполне в моем вкусе – не худая, среднего роста, но больше всего меня поразили ее красивые зеленые глаза. Через неделю нашего с ней знакомства я понял, что не хочу ее отпускать. И как гром среди ясного неба прозвучала ее фамилия – Казанцева. Действуя не столько из влюбленности в нее, сколько из личных соображений я женился на ней. Женился, используя гнусный шантаж. Но видит Бог, как я был зол тогда на нее. За ее ложь, за то, что она так крепко запала мне в душу. Наш медовый месяц я превратил в рай, и она потихоньку начала ко мне привыкать. Те дни в Тулузе, я не забуду никогда. Мы подружились, по-настоящему, мы много разговаривали, и потом я увез ее в Испанию. В Испании мы пробыли только день. С утра на мою почту пришло письмо, от сестры Стрелка, где недвусмысленно было сказано, что из себя представляет моя жена. Я не хотел верить, и спросил у нее. Вот тогда и вырвался наружу мой зверь. Я не помню, как мы приехали обратно в Россию, я не помню, как позвонил своим парням. И не помню, как отдал приказание пустить ее в расход. Зато я отлично помню лица тех ублюдков, которым предстоит умереть.

От этой мысли все мое желание пропало разом. Я знал, что в принципе, они не виноваты, я отдал такой приказ. Но это ничего не меняло для меня.

Ленка издала протяжный стон, и я в очередной раз убедился, как сильно я ее люблю. Да, мне не нравились те изменения, которые произошли во мне благодаря этой любви. Я стал мягче, испытал чувство сострадания. Но был и один плюс. Зверь, который жил во мне все эти годы, утих. Я почти не чувствовал его, его практически не было. Но скоро я выпущу его наружу, очень скоро, когда найду этих троих…

Почти светало, когда она открыла глаза. Еще мутный и ничего не понимающий взгляд блуждал по комнате.

– Что со мной?

– Упокойся, родная, у тебя всю ночь был жар. Как ты себя чувствуешь?

– Отвратительно, – мрачно произнесла Ленка, – Горло саднит, как будто его ободрали, и пить хочется.

– Я сейчас принесу, – я уже с готовностью поднялся, но Лена схватила меня за руку.

– Нет, не надо, не уходи, – она не смотрела на меня, – Я все помню… теперь все. И я не виню тебя. Как ни странно, для тебя это звучит.