Наталья Берязева - Осколки. Истории, которые ранят

Она больше не женщина. Она никто. Значит – нечего стараться.

И прошло еще несколько лет. С вечерним алкоголем, с новыми книжками по личностному росту, поисками себя и с нежеланием что-то менять.

Она пристроилась рядом, растворилась в муже, забыла, кто она и что из себя представляет. Лишь бы все было как всегда.

Идея с новой квартирой была ее.

Нехотя муж согласился, не обещая помогать по ипотеке.

Выбирали вместе. Ей понравилась сосем другая квартира. Двухуровневая, светлая, просторная. Муж не смог договориться с хозяином, в итоге психанул и сказал, что берем ту, которая нравится ему.

Она согласилась. Да, меньше, да, район хуже, да, у нее снова не будет кабинета…

Ремонт сделали прекрасный. Помогала знакомый дизайнер. Умница-девочка, которая просто чувствовала, что хочет новая хозяйка.

Уже перевезли вещи, книги. Можно было начинать новую жизнь, на которую она все еще надеялась… Но…

– Здесь все по-твоему, – сказал муж. – Здесь нет места для меня. Потому я остаюсь в старой квартире.

– Это развод? – выдохнула она.

– Да, считай, что развод.

И она осталась одна в пустой и красивой квартире.

Сколько дней она плакала?

Сколько дней не вставала с постели?

Сколько выпила алкоголя?

Пока дочь не вырвала из рук бокал и не вылила остатки вина в раковину.

Ее увезли к психотерапевту. Но она не могла говорить. Просто беспрерывно плакала.

Потом молча положила деньги за прием и ушла. Да и чем ей могла помочь эта уставшая женщина в русском платке на плечах, если у нее самой бесконечная печаль в глазах?

Говорят, что время лечит.

Вранье это все! Оно лишь притупляет боль. Как бы размазывает ее на б о льшее пространство. На эту боль можно натолкнуться везде: нечаянно открыв альбом с фотографиями, взяв тарелку, подаренную в день свадьбы, перебирая платья, готовясь пойти в театр… Воспоминания настигают тебя. И снова боль наваливается с прежней силой. Мир снова теряет краски.

Так любить нельзя.

Конечно, нельзя. Только как добиться этого «нельзя»? Если каждая клеточка помнит, тоскует, ноет, переживает?

И что в итоге?

Боль перешла жить туда, где когда-то начиналась любовь. Она превратилась в узлы, в спайки, многочисленные миомы, кисты. Чтобы в итоге уничтожить любовь. Выгнать ее из тела. Хотя бы из тела. Иначе погибнет сам человек.

Открылась дверь.

– Пора!

Она в последний раз взглянула на солнечный зайчик.

«Пока! Скоро не будет боли. Не будет обид. Не будет меня прошлой».

Как бы отвечая ей, солнечный зайчик затрепетал и рассыпался на сотню солнечных бликов.

И все озарилось, словно само солнце целиком вкатилось в палату.

Но она уже не увидела этого. Потому что плотно закрыла за собой дверь.

Я просыпаюсь под звуки моего любимого романса.

«Динь-динь-динь – колокольчик звенит…»

Ангельский голос уплывает к небесам, мне хочется заплакать, я прижимаю к себе плюшевого медвежонка, который остался после выросшей дочери.

Динь-динь-динь…

Я уже плачу. Меня переполняет любовь, нежность. Но рядом никого. Только старый плюшевый медвежонок, который помнит руки моей маленькой дочери.

Странно. В доме тишина. Откуда же взялся звук? Я же только что слышала песню в исполнении Евгении Смольяниновой «В лунном сиянье»!

Я выхожу в прихожую. Здесь стоит старый приемник. Он точь-в-точь такой же, какой я подарила когда-то сыну на день рождения.

Когда это было?..

Четыре подружки. Презентация книги. Ирка, журналист, как и я, написала хорошую женскую повесть. Про любовь. Про иллюзии и разочарования. Про жизнь. Мы наглые и самоуверенные. Всё еще впереди.

Тогда приемник украли. Прямо на Иркиной презентации. Он стоил более ста долларов – большие деньги по тем временам.

Ирка вернула мне их с обидой:

– Украли, а я что, виновата? Это вечно пьяный поэт виноват.

Может, и правда, поэт, наш общий знакомый, был виноват: подарил кому-нибудь от широкого сердца. Не свое – не жалко. А может, и нет. Разве в той суматохе, что была на презентации, концы найдешь? Как бы там ни было, давала я приемник лично Ирке.

Первая трещина в отношениях.

Затем обиды, что не призна ю т ее, не ценят. Она же писательница. А я должна повлиять-подействовать на своего мужа: он ведь руководит писательской организацией. Ирка хотела, чтобы ее приняли. Какой-никакой, а статус.

Но мужчины терпеть не могут дамские романы. Что тут поделаешь?

Потом заболела Наташка. Первая из нас. Надорвалась над своими диссертациями. Тоже что-то все пыталась доказать. Кандидатская, потом докторская.

Затем другая Ирка, цветочница, покончила с собой. Тоже не хватило любви. И признания. Выбросилась с десятого этажа гостиницы.

Нас осталось с Иркой-писательницей двое.

Поймала себя на мысли, что стою, прижавшись к косяку двери, и смотрю на старый приемник. А он продолжает что-то мурлыкать.

Странно, я его точно не включала.

это мои мысли в такт мелодии.

А старый приемник ворчит дальше:

Жизнь замыкает круг.

Эх, милый мой приемник! Если бы я слышала, точнее, слушала твои песни раньше!

Спешила, торопилась, сердилась, нервничала, обижала, не ценила, не понимала, высокомерничала, гордилась, задирала нос, врала.

Да, да, верно, приемник, гнала я на красный свет на немыслимой бешеной скорости.

Амбиции. Амбиции. На пустом месте.

«Хорошо там, где есть „Радио Дача“», – говорит приемник.

Да, приемник, хорошо, если есть дача. Туда можно убежать, уехать…