Любовь Гайдученко - Глас вопиющего в пустыне 2. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе

© Любовь Леонидовна Гайдученко, 2016

ISBN 978-5-4483-0805-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Позади была целая жизнь. Только очутившись в одиночестве, она осознала, какая эта жизнь была невероятно длинная. Длинная настолько, что начало её терялось в какой-то сумасшедшей дали. Казалось, это было не каких-то полвека назад, а прошли целые столетия… Особенно кардинально жизнь поменялась за последние двадцать лет, да так, что её было совершенно не узнать: стали другими люди, самый образ жизни. Как будто всё перескочило через невидимую пропасть. До этого жизнь неспешно и размеренно текла, проходили долгие годы, ничего не менялось – и вдруг понеслась, как взбесившаяся лошадь. Куда и зачем? Мир стоял на грани чего-то, казалось, ещё шаг – и случится непоправимое…

В её жизни всё плохое уже случилось, так что можно было и не бояться. Дело шло к старости, а у неё не было своего угла, не было ни гроша, не было ни родных, ни друзей, ни близких. Одна как перст. Ну что ж, таков удел всех незаурядных личностей… И неправда, что для того, чтобы выразить себя, нужны какие-то особые условия. Раньше она действительно была немного избалована, потому что жизнь её, несмотря ни на что, текла довольно-таки благополучно. Все сложности она создавала себе сама. Она была великим мастером по этой части. Наверное, ей было просто скучно жить, как все…

Ещё в детстве она подумала о том, что никогда не будет вставать по будильнику, в семь утра, пилить на нудную работу, возвращаться по расписанию и проводить потом весь вечер, тупо глядя в ящик. В принципе, так и получилось… И вот поэтому она и пришла к такому печальному итогу: ни денег, ни крыши над головой. Ведь все, кто трудится всю жизнь, как обыкновенный рядовой обыватель, имеют хоть и немного, но какие-то скудные накопления человек за многие годы приобретает. Ну легкомысленная она была особа – что поделаешь! Поэтому и пожинала сейчас эти горькие плоды своего крайнего легкомыслия. Но… совсем не раскаивалась, наоборот, ещё больше укреплялась в мысли, что права она, права!

Занесло её в какой-то почти сарай на берегу моря. Бабушка, её воспитавшая, предрекала: «Ты кончишь на берегу под лодкой!» Ох, провидицей оказалась старушка, накаркала… Под лодкой не под лодкой, но строение явно принадлежало к типу устаревших – так давно уже не строили, посносили такие домики, как не годные для обитания нормального человека. А подумать только – раньше в таких избушках на курьих ножках жило полстраны, и ещё были довольны!.. Избаловался народ, избаловался. Проклятый Запад морально разложил бескорыстных и аскетичных советских людей, живших одними токмо идеями… И где они теперь, эти идеи? Известно где – в неприличном месте, куда их засунули вместе с совестью и честью. Пропала страна. Главное ведь врага морально сломить, остальное уже – вопрос времени. Да и новые поколения дружно смотрят в сторону, противоположную той, куда смотрели их предки. Во главе угла опять «изм», на сей раз – коротко и ясно, и не надо запудривать мозги, чтобы объяснить: ВЕЩИЗМ. Для неё это было хуже фашизма. Куда ни плюнь – везде махровое мещаньё, можно было сойти с ума. Торгаши, у которых ноль интеллекта. Они не знали элементарных вещей, которых не знать в её молодости считалось стыдным. Но стыда они не чувствовали – они вообще не знали, что такое стыдиться. Они в этой жизни преуспевали, они были хозяевами этой жизни.

Она сказала себе так. Вот, допустим, она терпеть не может всяких насекомых: мух там, комаров, оводов кусачих. Но они есть, и с этим приходится смириться, как и с очень многим, что противно не только до тошноты, а уж и прямо до блевотины. Существует мир растительный и мир животный, и надо спокойно относиться к тому факту, что хомо безмозглый – часть животного мира. И терпеть его присутствие везде-везде. Соответственно, как терпишь надоедливых мух, жужжащих над ухом и бесцеремонно садящихся на твоё пирожное.

Впрочем, как уже говорилось, как раз последние лет двадцать она прожила в полной изоляции от всего этого и даже в относительном благополучии, денег хватало не только на хлеб с маслом, но и на всяческие заграницы. Ей там не понравилось, и ни разу не возникало желания остаться в этих чистеньких скучноватых городишках, которые все слились в один бесцветный калейдоскоп.

Ещё она была изолирована от мира своей зацикленностью на тех, кого считала своей семьёй и о ком всячески заботилась. Их было двое у неё, родных и любимых до потери пульса, до глубокого обморока: собачка и старушка – именно в такой последовательности. Она им была «мама», хоть под занавес этого многолетнего счастья выяснилось, что «мамой» она оказалась никудышной – не сумела спасти их от страшного конца. А может быть, счастливых концов просто не предусмотрено в сценарии этой загадочной личности – Господа Бога…

Тут надо попутно сказать о её крайнем атеизме. Ну не понимала она, зачем нужны все эти культы и их служители, а миллионы, приходящие бить поклоны в памятники архитектуры, вызывали у неё полное недоумение, опять же она объясняла всё довольно просто: безмозглостью масс. (На другом конце существовали какие-нибудь великие учёные, которые тоже верили в боженьку, типа Павлова. Но в тех великих умах Бог был просто частью их сложной концепции бытия).

Она же пришла к выводу, что надеяться в этой жизни совсем не на кого. Все, с кем она имела дело, как правило, предавали её (вот, оказывается, зачем нужно было две тысячи лет помнить об Иисусе Христе!..). Она уже почти привыкла к такому обороту дел: сначала дикий энтузиазм, её любили, она вызывала страшный интерес (ну как же, такая экзотика, человек не из нашей среды – и невдомёк им было, что среды-то у неё вообще никогда никакой не было, её привычная среда обитания была безвоздушное пространство…), потом вдруг надоедала она своей непохожестью до чёртиков, и начинали под разными предлогами открещиваться…

Вот и сейчас, кажется, происходило типичное действо: думали, что пообщаются немного, в пределах «хорошего воспитания» (что значит – предложить, например, чаю…), даже помогли, чем могли… А потом увидели, что, оказывается, обременительно это – ходит, всё ей что-то надо… А нам уже немного надоело (да и некогда – работы много), и даже чаю больше не предлагают… А она… она опять влюбилась. Нет, пожалуй, это не тот глагол. Скорее, зациклилась опять на человеке, встретившемся на её пути. И ведь понимала, что, в общем-то, ничего особенного… но это опять был тот редкий случай, когда она не властна была в своих чувствах.