Домини Скоррз - Последний вдох. Разучившись дышать шепотом времени…

© Домини Скоррз, 2016

ISBN 978-5-4483-2125-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все началось с падения

Скорая приехала быстро, буквально за пять минут, но для меня они были вечностью. В те самые мгновения, которые лились через меня водопадом мыслей о бытие и всем сущем, мне казалось, что я что-то не закончила, не успела сделать. Казалось, будто у меня уже нет времени на то, чтобы путешествовать или снова полюбить, словно я шла по какой-то дороге, но попала в тупик.

Очнулась я уже в больнице. Еле приоткрыв правый глаз, я попыталась осмотреться, но яркий свет, бьющий из окна, будто нарочно создавал препятствия. Потом я открыла и второй глаз, с прискорбием понимая, что валяюсь на больничной койке, а в вены обеих рук впиваются иглы, в нос проведена какая-то трубка, из-за которой мне не очень удобно дышать, поэтому я дышу ртом.

В горле ком, и безумно хочется пить. Повертев головой из стороны в сторону, я стала разглядывать людей в приоткрытой двери.

Палата, в которой я лежала, была просторной и светлой, здесь было даже уютно, не смотря на то, что это больница. Рядом с койкой стояла тумба, на которой лежала недочитанная мной книга, а также бутылка с прохладной не газированной водой. В палате пахло ванилью и немного корицей.

Поднять руки было тяжело, так как боль отдавала в кончики пальцев и возвращалась обратно к плечам.

Никакой боли по десятибалльной шкале, как в книгах и сопливых фильмах нет, потому что десять – это слишком мало. Это всего лишь рамки, и вам не знать что скрывается по ту сторону окон, не попав на мое место. Легко судить человека, не зная какой груз лежит у него на сердце, сложнее же понять и принять его боль, как свою.

Люди слишком зависимы от мнения толпы. Эти мейнстримные штучки, как: « Я понимаю что ты чувствуешь, не принимай все близко к сердцу», да блин, люди, откуда вам знать какова глубина моего сердца? И где для него – близко? Вы не знаете обо мне ничего, абсолютно ничего, о моих проблемах и о моей жизни также, как я не знаю в какой клоаке судьбы побывали вы. Поэтому все, что мне остается – это молча вас выслушать и обнять, не давая никаких советов, и просто быть рядом на случай, если вам станет больнее. Только куда еще больнее?

Силы будто покидали меня, и глаза закрывались сами. Через минуту я уснула.

Тогда мне снилось что-то, не похожее на остальные сны: черная дверь с белой деревянной ручкой, которая вела меня в какой-то подвал. Я спустилась по лестнице, что была очень хрупкой, и, казалось, что она вот-вот рухнет, а вместе с ней и я.

Провела рукой по перилам, они оказались такими пыльными, что, убрав руку, вся эта серая масса рассеялась в воздухе, попадая маленькими частичками мне в нос. Глаза стали слезиться и я начала чихать. Всё эта аллергия, что не дает мне покоя.

Когда миновала последняя ступенька, я увидела всю роскошь подвальной комнаты. Старые винтажные диваны стояли посередине, рядом же расположился маленький стеклянный столик с железными ножками, на котором лежала тетрадь и ручка черного цвета, а также какой-то каталог. Я сделала шаг вперед и меня пронзила такая адская боль, что перехватило дыхание, будто мне оторвали ноги и руки, переломав сначала все кости, а потом кинули умирать на обочину, где обычно стоят девушки-мотыльки, как я их называю.

Потом эта боль утихла, я смогла пошевелиться, но было такое чувство, будто у меня отобрали всю энергию, что я даже не могла нормально стоять, поэтому я опустилась на колени, но тогда состоянии, в котором я находилась, вернулось, и опять, и опять.

Когда я проснулась, оказалось, что у меня жар, и врачи вкололи мне дозу успокоительного и обезболивающего, в тот момент родители уже успели приехать ко мне. Я поняла, что лью слезы, только когда моргнула, и что-то мне подсказывает, что это не последний такой сон.

Моя мама, самая лучшая мама на свете, которая вырастила меня и воспитала, держала меня крепко за руку и старалась сдерживать слезы, а отец, который постоянно заботился обо мне, судорожно разговаривал по телефону, пытаясь все осознать, сжимая одной рукой кулак, то и дело преподнося его к маленьким губам.

А я… я просто лежала на этой больничной койке, будто парализована, начиная от шеи и заканчивая кончиками пальцев на ногах. Я просто смотрела на них и понимала, как сильно виновата перед ними, как сильно я их подвела, оказавшись здесь и сейчас.

На одной из стен, той, что была расположена напротив меня, висели небольшие голубые часы, на которые я смотрела каждый раз, как просыпалась. Они были похожи на мое персональное небо, собственное голубое пятнышко, дающее надежду и манящее так сильно, что хотелось его потрогать. Меня привлекала их особенность – они шли назад. Будто указывали мне, что время, которое мне было дано на развлечения и игры, давно кончилось, и остались всего считанные минуты, часы, дни на то, чтобы жить. Своим шепотом они разговаривали со мной, а ровно в четыре часа и четыре минуты утра они кричали так громко «пора жить!», что мне и правда этого захотелось, захотелось бороться и быть все той же собой, которой я была раньше, всего лишь несколько дней назад.

В моем городе часто шли дожди, поэтому мне не хватало лучей солнца и голубого неба, моей персональной надежды. А если уж и светило солнце, то ярко, ослепляя глаза, но даже это радовало меня. Из-за тяжелого климата я часто болела, поэтому знаю, что это такое – лежать в больницах. И именно этот момент для меня не был особенным или чрезвычайно важным, нет, только вот я не понимала, почему родители были такими подавленными и серьезными.

И вот, одним из таких дней, пасмурных и дождливых, ко мне в палату заходит мама, садится рядом и берет меня за руку, спрашивает как дела и улыбается сквозь слезы. Следом за ней в мою светлую палату с собственным небом входит врач, сразу видно, что главный тут. Он был похож на какого-то актера из какого-то фильма: густая борода с проблеском седых волос, ему на вид лет пятьдесят, не больше, он крепкого телосложения и высокий, выше моего папы. В руках он держит какую-то папку, из кармана торчит ручка. Он подходит ко мне и с серьезным лицом говорит:

– Привет, меня зовут Джон Стеффорд, и я твой лечащий врач. Сейчас мне нужно очень серьезно поговорить с тобой и твоими родителями. Ты должна понимать, ты уже не маленькая девочка. Так вот, нам пришли результаты анализов, которые мы тщательно проверили несколько раз и пришли к выводу, что у тебя острая форма лейкоза.