Сергей Азибуль - Иберег. Часть 1

Пшонкин минуту трусил, но, уразумев о важности встречи, выпалил:

– Батя, можно я вас так… Вы откройте глаза, шире, шире, прямо вот как планета бы спустилась к вам побеседовать. Слышите шелест – это в вас грани открываются. У нас маменька с папенькой с детства про начальников сказы ведут, мы вырастаем со страхом этим и автоматом свою любовь в царя целим. А ему ведь и хныкать не надо, все само сделается, сиди и грозным будь. А как только вынешь из себя, почуешь шелест, заговоришь разумно, статуэтку со стола и в печь – так и с любовью царскою. Ну нахрена? Какого лешего? Кто это? А как грязь с сапог сотри любовь эту. Ведь любовь – бог. А бог и царь, как хлеб с грибами. От последнего коли не в духе и знаниями не охват – подохнуть натурально – все вилы.

Такую речь, временами складную, временами врозь, вел Пшонкин еще долгий час. От ученого такой реакции долго ждать и не пришлось. Разорвав пиджаки и рубахи на себе, он попятился задом к кустам, как пьян – это он разгоны делал. А после страсти начались. Галопом, с криками о свободе от любви царской побег он по всем улицам города и утряхивал в головы горожан знания. До кого сразу не доходило, тем доливали более быстрые в разуме. Загудел город, загудел, как поезд, отъезжая прочь от оседлости к новому строю, огороженному от нелепостей любовных.

Пшонкин, удивленный таким разворотом, остался в парке. И от страха и трепета не сжимались в нем мышцы для движений.

– Тимофеюшка, – хрустящим голосом позвал Пшонкина старик, шаркающий мимо кустов.

– А-а, это ты, Варфоломей. Живю И слава богу, вишь какие дела-то, – откликнулся на зов Пшонкин.

– Разбудил ты Тимофей людей посреди ночи. Не улягутся они теперь до утра. И утра не дождаться, – с такими словами Варфоломей превратился в муху и уселся на Пшонкина.

С грозным видом, нахмуривши брови, Пшонкин раздавил насекомое кулаком и задумался.

Отрепа после концерта Дестини Чарльз встречает Ярцева около школы. Тот угрюмый. И вдруг запел:

«Где ты Нина, где ты бродишь.

У меня есть гвоздь.

Ты парнишку хороводишь.

Я твой гость».

картинка: Павел Лаптев

Где Федор? Куда пропал? Горожане оглядываются. Милиция проверяет все автомастерские.

– Он уехал! – хором из трубы крикнули мужские голоса.

Как? Кудой уехал? Его ждут в типографии и на Ярчиках.

На всех вокзалах остановили продажу билетов. Все поезда стоят. Самолеты не взлетают. На автобусной станции тысячи людей оглядываются в поисках Федора.

– Он уехал! – хором из трубы крикнули женские голоса.

На чём уехал Федор?

Мальчики, вы видели на чём уехал Федя?

Девочки, может вы видели на чём уехал Федя?

– На утюге! – хором из трубы крикнули детские голоса.

– На утюге? – хором из трубы крикнули мужские голоса.

– На утюге? – хором из трубы крикнули женские голоса.

– На у…т…ю…г…ееее! – хором из трубы крикнули детские голоса

.

Два человека бежали по улице. Один кричал другому:

мали траг сопрокето ргона

вашнго погто кронь армиро и трон на троннг

тарикоспроим и ва провганав

мироатм аровне смаеого вапмитрап

авпва варп

А второй бежал и кричал:

Я не понимаю, не понимаюююююю

картинка: Павел Лаптев

На Хуйман-горе живет Полихаб. Умный человек с рыжими баками. Его уже четыре раза собирались спасти силами районного МЧС. Служащие напивались фирменным напитком мастера гор – Херачом, и в умиротворенном состоянии скатывались с вершины горы – прямо к Спитокаменному ущелью. Оттуда ребят забирали военные на перевижной тюрке (деревянная площадка на металлических колесах).

После беседы с уёбками Полихаб проветривал дом и вбивал ржавого в остопинскую лиственницу. Спи, господин.

картинка: Павел Лаптев

В комнате было тихо. Из окна дул легкий ветер. После дождя комната наполнялась свежим воздухом. Я лежал на диване и читал «Современную идиллию» Салтыкова-Щедрина. В другом углу комнаты сидела моя бабушка и что-то подчеркивала в программке. Иногда тишину нарушало перелистывание страниц. После получасовой идилии бабушка резко свернула газету и напряженно замерла, прислушиваясь.

– Ваня, вода бежит, – обратилась она ко мне.

Я прикрыл книгу и прислушался. Было тихо.

– Ваня, где-то вода бежит, – повторила она.

Я ничего не слышал. На сто процентов я был уверен, что в квартире тишина. Не было ни звука, напоминающего журчание воды. И потом – утром я мыл посуду и точно помню, как закрывал кран.

– Ваня, ведь вода точно где-то бежит, посмотри…

Конечно я мог встать, для вида, и сходить посмотреть. Но зачем?

Я сделал вид, что с еще большим вниманием прислушался и ответил бабушке:

– Это просто птицы поют!

Бабушка бросила взгляд на коридор, потом на меня. Сделала паузу. Расправила газету. Я посмотрел на бабушку и улыбнулся. Внутри себя я медленно произнес: «Вот и хо-ро-шо».

из проекта «РР» – Маленький ты такой

В записной книге местного алапаевского кормильца Щеткина первые упоминания о Сидорове датируются 1920 годом. Это была первая и последняя эпохальная встреча двух «дирижеров». 9 июля 1919 года некий Раков, сын переселенца из слободы Кукарка Вятской губернии, становится первым в России Чусоснабармом. За тем же числом в глухой уральской деревне «Не зевай» образовывается неформальная ячейка «Рельс». Руководитель «Рельса», Сидоров, обозначает себя главным советчиком и реформатором новой Советской земли. Незамедлительно собирает вещи и едет в Алапаевск, где местный коммунист Зуев узнает в нем Ракова.

Дом Щеткина в Алапаевске.

Лестница к дому Щеткина.

Возмущенный самоуправством уральцев Реввоенсовет решает в последний раз отправить отчетные документы на Урал, переклеив марки. На что Сидоров в местной агитационной листовке высмеивает центральный орган в беспамятстве и измене.