Константин Шеметов - Пустые коридоры

По CNN показали восторженных жителей Симферополя. Если верить официальным данным, этих «восторженных» в Крыму набралось аж 94 процента. Референдум о присоединении к РФ был проведён в спешке, под контролем военных, но беспокоило другое.

Ларри с грустью подумал о положении остальных жителей автономии – тех самых шести процентах, а ведь это около 120 тысяч ни в чём не повинных граждан Украины. Теперь они будут причислены к «врагам народа» и, несомненно, подвергнуты мучительному «перевоспитанию». «Стоять смирно, говорить по-русски!» – образно выражаясь. Этот слоган Ларри подхватил на «Эхе Москвы», а когда выяснил, что за херь такая, оказалось – заставка. Безобидная на первый взгляд заставка к передаче о русском языке. Вот этим шести процентам и не позавидуешь теперь.

Впрочем, и крымским русофилам придётся несладко. На смену эйфории явятся будни, сомнения, а позже и удручённость. У русофилов теперь не будет ни честных выборов, ни свободных СМИ, ни справедливого суда. Останется лишь «свобода» любить родину (Путин научит). Да и богаче никто не станет. Пройдёт время, но, даже сделав правильные выводы, репутации не вернёшь.

В пути Ларри не раз останавливал машину и с минуту-другую сидел как пришибленный. Если их действительно притесняли и они так хотели в Россию (а русских в Крыму немало – это правда), то почему бы не заявить об этом раньше? Почему бы не обратиться в ООН, в правозащитные организации, к журналистам, наконец? В том-то и дело – ни в Крыму, ни в остальной Украине никто никого не притеснял. Разве что надпись на заборе «Геть москалі! » , и то – лишь после начала жесточайшей антиукраинской пропаганды.

Относительно России: Россия, конечно, обозлилась. Обозлилась на Майдан (да на всех обозлилась, включая саму себя) – что не сможет больше держать Украину в повиновении, и когда стало ясно, что та уходит, решила отомстить. Так что Крым – это месть (месть и урок). Урок всем, кто захочет свободы (в том числе и в России), а никакая не забота о русских в Крыму.

Миновав Эймсбери, Ларри притормозил и, чуть помедлив, выключил двигатель. Сгущались сумерки. В небе покачивалась луна, будто кто-то неведомый дул на неё, а на деле покачивался сам Ларри – он устал от дороги, устал от новостей.

Спасибо Кэт – она ждала его, и уже через час-полтора они поужинают в «Миранде» (Café Miranda, 15 Oak Street), постоят на набережной в Lermond Cove, а ближе к утру (пьяные и счастливые) займутся сексом.

Так и вышло. Секс выдался бурным и продолжительным. Подобно выступлению Путина в Кремле, секс Ларри и Кэт сопровождался повторяющимися оргазмами, счастливым шумом, радостной болью и в итоге – экстазом («Крым наш, добро пожаловать в родную гавань!»). Над Роклендом навис туман. Но уже с рассветом задул ветер, и к обеду туман рассеялся.

Туман рассеялся, Кэт сварила кофе. Прекрасный кофе, как, впрочем, и Кэт, и её турка, явно приобретённая с рук.

– На распродаже, – кивнула Кэт.

А вот он свою турку забросил и теперь держал там всякую всячину: пакетик сахара, карандаш Faber-Castell, авторучку с логотипом HP (HP invent), доллар, свёрнутый в трубку, катушку ниток, иголку и упаковку CANNABIS incense sticks. Туркой, короче, Ларри не пользовался и предпочитал ей кофейную машину.

– Куда проще, – подытожил он и перешёл к делу.

Он поведал Кэт историю Годена (пустые коридоры, другая реальность) и раскрыл свою догадку о произвольном соединении звуков неслышимого спектра (out noise) с композициями Марка Дауна.

– Думаю, этот noise – тоже музыка, – промолвил Ларри и предложил Кэт представить пианино, но не привычный для неё инструмент, а пианино, настроенное на неслышимые частоты.

– Не могла бы ты поиграть на таком «пианино»?

– Игра в бисер? – Кэт улыбнулась.

В каком-то смысле это и была «игра в бисер». Накануне Ларри изготовил 24 специальных тон-генератора, настроил их на соответствующие частоты и подсоединил к MIDI-клавиатуре. Получились две полноценные октавы: левая «издавала» инфразвук, правая – ультра. Подключив клавиатуру к компьютеру, можно было сдвигать октавы в слышимый спектр, контролировать мелодию визуально, а также запоминать её, обрабатывать и совмещать с любой другой мелодией.

«Бисер» же заключался в следующем: сочинить как можно больше неслышимой музыки. Иначе говоря, Кэт предлагалось заняться композицией. Игра ума и воображения по Герману Гессе. Для решения задачи, поставленной Паскалем, Ларри нуждался в мелодиях Кэт. Предположительно эти мелодии должны были стать своеобразным фоном для альбома Дауна. Фоном, в сочетании с которым его «Пустые коридоры» давали бы эффект «параллельной реальности».

– Что скажешь? – Ларри взглянул на Кэт.

Кэт потянулась за чупсом.

Как исполнитель она была так себе и прекрасно знала об этом. В Вильнюсе Катя скорей развлекалась, нежели училась. По окончании академии самое большее, на что она могла рассчитывать, – это работа в каком-нибудь захудалом театре (в Гомельском театре кукол, к примеру), а то и вовсе учителем в средней школе. Кэт с ужасом представляла провинциальные театры музкомедии, устроенные по всей Беларуси, и буквально тряслась от страха при мысли о так называемом «народном театре» в Барановичах.

Тем не менее Кэт не мыслила себя без музыки. Она с детства сочиняла мелодии, а её особым пристрастием были Шопен и блюз. Шопен – благодаря мазуркам (Скович как-то послушала их и запала). К тому же, как и Шопен, она родилась в Польше и невольно романтизировала эту страну. Что же до блюза – блюзом её увлёк Рэй Чарльз, когда ещё в школе она посмотрела фильм «Рэй» (Ray, режиссёр Тэйлор Хэкфорд, в роли Рэя Чарльза – Джейми Фокс, США, 2004). Удивительно – с тех пор Скович то и дело выискивала что-нибудь о блюзе, разучивала стандарты и даже коллекционировала передачу «Весь этот блюз» на «Эхе Москвы» (с Андреем Евдокимовым).

«Из патрульной машины, лоснящейся на пустыре, звякают клавиши Рэя Чарльза», – нередко перечитывала Кэт «Колыбельную трескового мыса» Бродского (но уже значительно позже – по приезде в Америку). Более того – мазурки Шопена Кэт воспринимала тоже как блюз. По меньшей мере, их настроение ассоциировалось с плачем (как и композиции Рэя Чарльза) – плач приличного человека.

Примерно в том же интервале (интервале плача) находился и Даун. Марк Даун – музыкант, автор соул-альбомов и псих из Приднестровья. Голос Дауна узнаваем, он тих и печален – что боль, идущая из глубины. Глубины сознания, океана чувств, безысходности, надежды, наконец – поди разберись.

Но лучше так, чем, к примеру, Рахманинов. Кэт и не помышляла понять Сергея Васильевича. Во-первых, сложен (невероятно сложен технически), а во-вторых, русский (хоть и умер в Беверли-Хиллз). С русскими всегда так – даже простые вещи они ухитряются запутать, и тогда уже всё равно: коммунисты они или демократы. В этом смысле предстоящая работа с Ларри выглядела предельно ясной: «подыграть» Дауну. Найти правильную тональность, ритм, мелодию (весь этот блюз). «С Ларри хорошо», – рассуждала Кэт. С ним она ощущала себя и Рэем Чарльзом, и подвижницей науки.